“Атриум”. Двадцать лет спустя

Предстоящая театральная премьера в русскоязычном Чикаго – такого не было уже давно! Мы увидим спектакль “Незваный гость” по пьесе Леонида Филатова “Часы с кукушкой”. О постановке, юбилее первого русского репертуарного театра Америки, актерах, зрителях и многом другом – в эксклюзивном интервью с одним из основоположников и руководителей “Атриума”, актером и музыкантом Евгением Колкевичем.

– Женя, я в предвкушении. Спешу узнать все подробности премьеры.

– В 1976 году в Москве вышел спектакль “Часы с кукушкой” по пьесе Леонида Филатова. Пьеса очень смешная и добрая. Я видел спектакль и сделанную позднее телевизионную инсценировку, и у меня появилась мысль адаптировать эту пьесу под реалии сегодняшнего дня. Действие нашего спектакля происходит в Чикаго. В пьесе три действующих лица. Главный персонаж все время сидит дома и смотрит хоккей. Больше никаких интересов у него нет. Я начал работать над пьесой еще до начала пандемии, а то бы вставил в текст некоторые характерные признаки коронавирусного времени, что-то вроде реплики: “Да куда сейчас пойдешь, коронавирус на дворе!”. Если честно, вначале я не планировал делать спектакль. Была мысль придумать какой-то капустник, “междусобойчик” что ли. Без режиссера, для себя… Уже потом начала вырисовываться цельная история, и я решил отправить пьесу Андрею Тупикову.

– Здесь надо пояснить, что известный российский режиссер Андрей Тупиков – давний друг театра “Атриум”. С 2003 по 2014 годы он поставил в театре восемь пьес и прекрасно знает возможности актеров…

– Через неделю мы созваниваемся с Тупиковым, и он говорит: “Интересно получилось. У меня есть идеи”. Он произносит эту фразу, и из меня вылетает: “Андрюша, может поставим?” Он отвечает: “Как поставим? Мы же все сейчас по домам сидим”. И я ему предложил репетировать на площадке Zoom. Он никогда не пробовал, я тоже… В этом мире случайно ничего не происходит. Все закономерно. Все всегда имеет объяснение. Мы только потом понимаем это. Пригласили меня как-то Григорий Прозумент с Еленой Бернат на рыбалку. Собрались в номере поужинать, и я прочитал им пьесу. В результате Лена играет единственную женскую роль, а Гриша отвечает за декорации. Пьеса музыкальная, в ней пять песен, из которых три я написал на слова Нонны Закс… Две мужские роли разобрали мы с Олегом Осташевым… В общем, соединились мы в Zoom, послушали, что предложил Андрей, решили попробовать. Начался застольный период, а потом стали репетировать. Спасибо Юлии Патент – она предоставила нам прекрасное помещение с просторным залом. Поставили большой телевизор, хорошую широкоугольную камеру, на которой видно зеркало сцены… Условия для работы замечательные.

– На каком этапе сейчас находится спектакль?

– В пьесе четыре картины. На сегодняшний день мы уже закончили вторую, дошли до конца первого акта. Думаю, когда все откроется, будем готовы отыграть премьеру. Художник Гриша Прозумент придумал очень интересное пространство сцены. Тупиков создает режиссуру и направление поисков, но старт был за художником. На первой же репетиции он уже показывал нам эскизы. Андрею это понравилось, мы оттолкнулись от его идеи и пошли дальше. Тупиков добавил в пьесу такую “искру”, которая во многом расширила ее смысл. Все герои пьесы живут здесь, рядом с нами. Всех их мы легко сможем узнать.

– Вот это опасно. Я всегда с большим скепсисом отношусь к эмигрантской теме. Очень легко скатиться в сторону местечковости и анекдота. Совсем не хочется смотреть на сцене очередной русский Брайтон-Бич…

– Полностью с тобой согласен. Нам за двадцать лет существования “Атриума” присылали много пьес на эмигрантские темы, авторы которых уходили не то чтобы в местечковость – они “опускали”, если можно так сказать, значение нашей жизни. Есть много тем, над которыми мы сами смеемся, но нам становится неловко, когда мы видим подобное. Это все равно, что услышать мат со сцены. Может быть, для кого-то это органично, но для меня, воспитанного в другой культуре, неприемлемо. Я начинаю ерзать на стуле, мне становится неудобно. Я сам никогда этого не допущу. То же самое с эмигрантской темой. Она всегда вызывает во мне волнение. В спектакле мне хотелось показать изменения в жизни людей. Надеюсь, что удастся избежать местечковости. Там этого нет. Есть история семьи, оказавшейся в эмиграции. Что с ними происходит, как живут, о чем думают, что говорят… Многие в этой пьесе узнают своих друзей, а, может быть, и себя. Это комедия, но не комедия положений, а смысловая, разговорная комедия. Даже не понимаю, как все получилось. Я писал сразу огромными кусками, иногда – ночами напролет. Думал, что если остановлюсь, потеряю нить и потом нужно будет искусственно возвращаться, создавать ауру картины, которую я видел перед глазами. Было такое впечатление, будто кто-то мне диктовал сверху.

– Я очень рад, что мы вновь увидим Лену, тебя, Олега. Давненько не выходили вы на сцену!

– И не говори! Ты знаешь, долгое отсутствие сцены сказывается. Мы растренированы. Ужасное чувство: знаем, как надо, но не получается. Шаг за шагом привыкали. А сейчас уже появляются такие “жемчужинки”, которые позволяют сказать, что мы входим в форму. Медленно, но верно набираем обороты, начинаем импровизировать, а когда заигрываемся, Андрей вовремя нас останавливает… Я тоже очень рад, что мы снова вместе. Очень важно, когда партнеры чувствуют друг друга. Мы ведь столько лет были вместе!

– Вот об этом я и хотел поговорить. Давай сядем в машину времени и отправимся на двадцать лет назад. 13 января 2001 года в культурной жизни русскоязычного Чикаго произошло важное событие: был сыгран спектакль «Феномены» по пьесе Григория Горина. Это потом уже мы все узнали, что в этот день родился первый русский театр. А что было тогда? Группа азартных мечтателей-авантюристов собралась на один день “поиграться в театр”. Можно так сказать?

– 13 января 2001 года – один из самых счастливых дней моей жизни. Когда Слава Каганович пригласил меня на читку “Феноменов”, я честно ему сказал, что никакого отношения к театру не имею. Он ответил, что глаза у меня выразительные. Я рассказал своей жене Лене, что меня пригласили в театр. Она спросила: “Кем?” – “Не знаю. Актером, наверное.” И тут она мне говорит: “Ты, кроме себя, играть никого не можешь”. Я тогда даже обиделся и решил доказать… Если бы Лена не сказала той фразы, не знаю, поехал ли бы я к Славе делать то, чего не знаю. А тут решил попробовать. Стали собирать людей. Люда Гольдберг посоветовала знакомых ребят, которые рекламу записывали: “Они, по-моему, театральные”. Так я встретился с Олей и Олегом Осташевыми. С Борей Борушеком учился на компьютерных курсах. Предложил попробовать. Боря сказал, что с детства мечтал поиграть в театре. На концерте в ОРТ-институте Слава случайно встретил Лену Бернат. Они были знакомы еще по Минску… Вот такой получился костяк. Набрав людей, стали репетировать. Сами, без режиссера. Слава играл в этом спектакле еще в Минске, поэтому знал, что делать. Долго искали, кто будет играть роль брата главного героя. Со словами “Роли братьев не пересекаются” Слава предложил сыграть две роли мне…

– Я прекрасно помню этот спектакль и твоих братьев Прохоровых. Движения Антона замедленные, степенные – воплощение положительного героя. “Плохиш” Михаил был его полным антиподом – дерганый весь, плечо трясется, походка быстрая, говорит тонким голосом… Интересно, ты сам придумал эти образы?

– Сам. В поиске внешних образов я шел от характеров героев. Антон был обстоятельный, борец за правду. Отсюда и степенные движения. Михаил был его полным антиподом. Нужно было найти повадки юркого человека, который все время что-то “химичил”. Семенить стал, немножко сгорбился, коленки поджал, наложил усики, одел длинный плащ, кепку, очки черные солнцезащитные, плечико стало подергиваться… (Женя выразительно показывает своего персонажа.) У правдолюбца такого никак не может быть. А этот – “химичит”, глазки бегают… Сволочь такая… С ружьем все бегал. Выстрелить он им не может – трусливый слишком, – но он им тоже дергает… На переодевание в Михаила у меня было три минуты, а вот на то, чтобы превратиться в Антона, оставалась ровно одна минута пятнадцать секунд. Меня переодевали, как когда-то в Ленинградском театре миниатюр Аркадия Райкина. Надо мной работали четыре человека. Двое одновременно переодевали, гримерша клеила усы, еще один забирал и подавал одежду… Спектакль репетировали где-то полгода. Зал для премьеры нашел я. Проезжал как-то мимо Christian Heritage Academy (я живу рядом), зашел, посмотрел… Все понравилось, и я зарезервировал. Потом этот зал стал домом для нас и многих гастролеров…

– Лена ничего не знала о твоих приключениях?

– Дома я ничего не рассказывал. Лена знала, что мы что-то репетируем, но о будущем спектакле даже не догадывалась. На генеральную репетицию я ее не пригласил. Позвал только на премьеру. Мы собрали полный зал! Успех был большой. После спектакля Лена подошла ко мне и сказала: “Беру свои слова обратно”. Для меня это был высший комплимент. С тех пор я говорю, что в образовании театра “Атриум” “виновата” моя жена.

– Вы сыграли премьеру. Что дальше?

– Мы понимали, что у нас получилось, все были счастливы. Главное, зрителю понравилось. Открылся занавес, а на сцене самые настоящие театральные декорации, которые мы построили. Зал взорвался аплодисментами! Тогда мечта жизни многих из нас была осуществлена. Помню, Слава сказал: “Все, я своей цели достиг”, а я говорю: “Что делаем дальше? Коль уж получилось, надо продолжать. Давай еще что-нибудь поставим”. Слава в ответ: “Не надо щеки надувать”. Было у него такое выражение. Слава был настроен скептически: “Без режиссера ничего сделать не сможем”. Стали искать режиссера… Сидим как-то со Славой у него дома. Он звонит Гарику Лайту (Помнишь, ничего случайного не бывает!), который в то время был в Москве, и говорит примерно следующее: “Ты можешь найти режиссера, который приехал бы в Чикаго и поставил нам спектакль?” Гарик именно в это время шел по Красной площади с Артуром Офенгеймом. Видишь, как звезды совпали? Гарик ставит разговор на громкую связь и спрашивает режиссера: “Артур, хочешь в Америку, спектакль поставить?” Артур соглашается, на следующий день они идут в посольство, Артур получает визу, прилетает к нам и ставит “Ловушку” – наш второй спектакль.

– Как появилось название театра?

– Во время работы над вторым спектаклем мы решили со Славой уже основать что-то вроде театра и долго думали, как же обозваться. У нас было правило: мы все решения принимали коллегиально, как в “Современнике” эпохи Олега Ефремова. Собираем костяк театра и начинаем искать название. Это были такие волны эмоциональные! Спорили, писали названия, опять спорили, писали новые, выбирали… В итоге осталось два-три названия, которые использовались чаще других. А потом Офенгейм говорит: “Я для своего театра держал одно название, но я дарю его вам. Атриум!” И он нам объясняет, что слово “театр” (от древнегреческого – teatrum) состоит из двух значений: “Тео” – Бог, “атриум” – преддверие, открытое, светлое пространство. Так что Театр – это преддверие к богу. Отказаться от такого названия было невозможно! Оно было принято единогласно. На премьеру “Ловушки” мы уже шли под названием театр “Атриум”.

– Я приехал в Чикаго через шесть дней после образования театра. Дома шутили, что “Атриум” придумали специально для такого заядлого театрала, как я. До приезда я ведь не знал, насколько Чикаго – город театральный, сколько здесь прекрасных драматических театров. Но для русского Чикаго появление театра на русском языке было абсолютно невиданным событием… В те годы я много крутился вокруг вас. Знаешь, что больше всего поражало? Ваша увлеченность, одержимость любимым делом.

– Для нас это было и хобби, и стиль жизни, и нелегкий труд, потому что репетировать надо было после основной работы… Мы ведь были репертуарным театром! Это в десять раз сложнее, чем отыграть антрепризу и забыть. Спасибо Юлии Смолянской и компании “Lifeway Kefir”, выделившей нам складские помещения, где у нас отдельно на каждый спектакль стояли декорации. Слава тогда придумал выражение “Театральный уик-энд”. Мы играли спектакли в пятницу, субботу и воскресенье. Три дня – три спектакля. Играли не столько для зрителей, сколько для самих себя. Нам это было интересно.

– В середине нулевых многие говорили, что театру не хватает главного режиссера, который бы определял репертуарную политику. Я всегда считал, что такой фигурой мог стать Андрей Тупиков. Почему этого не случилось?

– Ты прав, если бы у театра был художественный лидер, было бы намного лучше и легче. Мы с Андреем разговаривали на эту тему. Просто тогда это казалось нереальным – на расстоянии руководить театром. Будь такие технологии, как сегодня, развиты раньше, это бы наверняка произошло. Мы бы поставили камеру, телевизор, и он бы следил за нашими спектаклями.

– Послужной список театра “Атриум” впечатляет: шестнадцать премьер, больше двухсот сыгранных спектаклей, гастроли в Миннеаполисе, Цинциннати, Милуоки, Детройте, других американских городах, гастроли в Москве в мае 2008 года… Ты не пропустил ни одного спектакля, почти всегда играл главные роли. Твоими лучшими актерскими работами я всегда считал Подколесина в гоголевской “Женитьбе” и секретаря Пигдена в “Номере 13” по пьесе Рэя Куни, а ты как-то в разговоре со мной назвал другую роль – инспектора Шеваля в спектакле “Ужин дураков” по пьесе Франсиса Вебера. Почему?

– Ты прав, я, в основном, играл главные роли. А что такое главная роль? В начале спектакля зашел на сцену, в конце спектакля вышел. В роли Шеваля я выходил только в начале второго акта. Все уже давно работают, а я хожу за сценой, наслаждаюсь… Ну а если серьезно, роль Шеваля оказалась для меня очень глубокой, емкой. Мне кажется, мне удалось превратить роль из эпизодической в значимую. Сколько там всего в характере! Вспомни, когда жена ему изменяет, а он по телефону узнает об этом… Как реагировать, как это сыграть? Или ситуация с главным героем, которого он пытается, как инспектор по налоговой службе, поймать… Шеваль – трагичный персонаж… В той постановке мы кое-что доделали сами, уже без режиссера. В итоге получился хороший спектакль. Слава там очень хорош… В роли Шеваля я себя внешне сильно изменил. После премьеры говорили, что меня не сразу узнали. Это для меня – высший комплимент. Я отбриолинил волосы, наклеил усы, гримеры нос заострили, над походкой поработал…

– Походки – это твой “конек”! Я вспоминаю походку Пигдена в “Номере 13”…

– Я придумал для Пигдена очки и челку, а с походкой мне помогло знакомство с замечательным актером Евгением Яковлевичем Весником. У него была большая коллекция походок – более ста тридцати! Ему звонили известные актеры, советовались, какую походку подобрать для той или иной роли. Как он замечательно показывал, как выражал характер человека в его походке! Когда я репетировал Пигдена, я вспомнил коллекцию Весника. Вот что значит встреча с Мастером!.. Я над образом Пигдена много работал. Маменькин сынок с челочкой на лбу, семенящий на полусогнутых, руки, как плети, висят без движения… Пигден в “Номере 13” – моя самая зрелищная и, конечно же, выигрышная роль. Играя Пигдена, я всегда получал огромный энергетический заряд от зрителя. Играть эту роль было большим удовольствием. Особенно с таким партнером, как Олег Осташев. Мне кажется, у нас с Олегом получился неплохой дуэт… Важной для меня работой стала роль биндюжника Менделя Крика в мюзикле Александра Журбина “Молдаванка, Молдаванка”. Биндюжник – значит, извозчик. Он носит на себе тяжелый мешок, его нужно донести от магазина до телеги. Он должен быть сильным, походка у него должна быть устойчивая. Я смотрел, как ходят носильщики, учился. У них ступни обращены друг к другу для равновесия. Не прямо и не в стороны, как у балетных артистов, а к центру. Они ходят-косолапят, и я на всех репетициях ходил-косолапил… Меня тоже не узнавали. Потом рассказывали, что зрители спрашивали: “А где Колкевич?” У Менделя был отличный грим. Спасибо Ларисе Мессерман, постаралась… Я люблю свои роли. Они все разные: Михаил и Антон Прохоровы, Комиссар, Степан, Подколесин, Пигден, граф Альбофьорита, Мендель, Адам, Адвокат в “Слугах фемиды” – в этой роли Тупиков заставил меня научиться жонглировать тремя мячиками…

– Мы опять вернулись к господину режиссеру. В чем уникальность Андрея Тупикова?

– У него потрясающее умение вынуть из актера все, на что он способен. Мне, например, казалось, что всю роль в “Номере 13” я сделал сам. Во время репетиций я даже немного обижался на режиссера, говорил: “Андрей, ты не обращаешь на меня никакого внимания”. На это Андрей отвечал: “Если я тобой не занимаюсь, значит, у тебя все хорошо”. Только потом я понял, что режиссер дает возможность актеру найти себя в роли. Ничего не надо придумывать! Чем ближе актер к себе, тем органичнее и честнее получается. Конечно, надо для каждого героя искать изюминку, разнообразие, но актер всегда находится под строгим контролем режиссера. Так что все импровизации у нас в рамках режиссерского решения.

– Ты подчиняешься режиссеру или доверяешь своей интуиции?

– Я подчиняюсь режиссеру, доверяя своей интуиции.

– Если бы все начать сначала, ты бы повторил этот путь длиной в двадцать лет?

– Для меня театр – “луч света в темном царстве”. Театр – очень непростой и странный организм, где живет огромное количество абсолютно разных – хотел сказать бактерий, но не буду – клеточек. Как во всяком живом организме, как в любом теле, в театре возможно всякое: что-то может придти в негодность, что-то приходится подлечить, что-то – удалить. Но в целом то, что мы создали со Славой, я считаю большой удачей в первую очередь для нас самих. Потом, когда мы начали получать от этого удовольствие, когда стали ощущать себя счастливыми людьми, все естественным образом передалось в зал и удовольствие стали получать зрители. Это своеобразный пинг-понг, взаимосвязь, которая продолжается все эти годы. Я счастлив, что в моей жизни был и есть театр “Атриум”. Я никогда не перестану говорить спасибо Славе, который когда-то предложил мне поиграть в это, как говорил Олег Табаков, “веселенькое занятие” под названием Театр. Спасибо моей жене, которая в меня поначалу НЕ поверила. Спасибо всему коллективу театра, всем, кто прошел этот путь вместе со мной. Я благодарен нашим спонсорам, которые верили нам и предоставляли средства, помещения, рекламу. Я благодарен зрителям, которые все эти годы были рядом с нами, поддерживали, заставляли двигаться вперед. Театр – дело коллективное. Мы со Славой никогда не сделали бы спектакли без нашей большой творческой команды. Это очень непростой и счастливый путь, насыщенный эмоциями и яркими переживаниями. Мы жили одной жизнью: читали пьесы и обсуждали их, согласовывали и репетировали, спорили, ругались и мирились, потом опять репетировали. Мы жили театром, были вовлечены в один замечательный театральный круговорот. Спасибо всем нам и всем вам!

– Прекрасный тост за нашим общим театральным столом! После таких слов хочется немедленно выпить. Я тоже поздравляю тебя и всех людей, в разные годы причастных к уникальному культурному проекту русской эмиграции – театру “Атриум”. С первым двадцатилетием, друзья!