И еще, вслед фестивалю (раз уж газетные циклы не поспевают за фестивальными, не привыкать), о некоторых впечатлениях, разной яркости и качества – хоть конспективно, в той же, как начинал, ‘инструментальной’ перспективе по преимуществу; как кажется, самой интересной и существенной, в таких заметках память особо.
Южно-африканский спектакль по одному из самых значимых романов нобелиата Кутзее, не больше, не меньше: «Жизнь и время Михаэла К.» (Baxter Theatre & Handspring Puppet Co.:J.M. Coetzee’s Life and Times of Michael K) – опыт театра и нарратива почти эпического, как и ожидается. Многофигурная композиция, актерский ансамбль вокруг центрального персонажа – планшетной, опять же, куклы, этакого условного манекена, почти страшной выразительности – и немногих иных под стать; заполняя объем Studebaker Theater, ведут полу-кафкианский сюжет о мытарствах ‘маленького человека’ эпохи апартеида и волнений на грани или уже за гражданской войны. Кутзеевкая двойная оптика, мерцающая конкретность-аллегоричность, в которых утоплены его вечные темы, от природы расизма, насилия, власти до удела человеческого как такового, здесь пунктирно ловятся в сети кукольного отстранения, на фоне проекций и даже фрагментов кино-кукольной хроники, в ландшафтах и декорах; не без зияний, но строится тут эдакая своя жизнь и судьба.
И вот другого масштаба и духа эпика, в «Арктических байках» (именно так надо бы перевести Arctic Tall Tales, La ruée vers l’or), канадский спектакль о гренландских захолустьях (вдруг зазвучавший с новостийной актуальностью…), в шергинского типа быличках, для нашего культур-восприятия, и о почти что шукшинского типа чудиках-характерах. В меньшем, средне-размерном, по-старому уютном раздвинутом зале обновленного Biograph Theater играют со знакомыми полумягкими штыревыми, назовем так, куклами – в открытую, но со здоровой чуть ироничной дистанцией, строя на ходу и пространства из подручных предметных средств и сред: так, простыней, на столе буграми разметанной, дадут нам полное чувство снеговой пустыни; и все прочие интерьеры и натуры обозначатся скупо и точно, и игрово. В придачу к трем кукловодам-рассказчикам еще и музыкант-звуковик на краю аванцсены, человек-оркестр, не столько аккомпаниатор, сколько невербальный комментатор, еще того игривей, чуть не до хулиганства. Простой, по сути, но не простоватый театр; теплого чувства на северном ветру.
На той сцене вполне уживется и жанр скорее лирический: еще одна израильская работа, на сей раз моноспектакь Yael Rаsooly режиссера-актрисы-певицы: Edith and Me. Поначалу, и по видимости, как будто бы знакомого рода эстрадный номер с куклой-партнером на вытянутой руке, что называется. Но нет, иконически-шаржевая Эдит Пиаф – если не двойник, то как бы иная ипостась актрисы, почти что совсем от первого бесстрашного лица говорящей о себе и от себя, опосредуя через великую тень в кукольной плоти, в диалоге-игре с ней, боль и страсть собственные. Сексуализация и насилие, и бессилие жервы, и борьба, и воскрешение – все тут – в разных кукольных и объектных фактурах, и в диапазоне интонаций-отношений, от шуткованья до трагики пол-шажка или один точечный жест. По большей части филигранная работа, но особенно и безусловно – в голосе; точнее, в голосах. Как они поют дуэтом с кукольной партнершей – то есть уже даже с собеседницей-подругой – и актриса будет переходить из регистра в регистр, готовая вмиг отказаться от собственной интерпретации песни, по-своему весьма достойной, от классического образования-тренинга и отличного вкуса идущей, вписываясь на лету, на полуобороте лица, буквально, в пиафовский оригинал, в ее страстную хрипотцу, в ритм и энергетику, казалось, не поддающиеся подражанию, но вот разве что умной-точной стилизации. Освоению через опосредство – чем и богат такой театральный опыт.
Еще бы мельком отметить и другие – спектакли-куклы-актерство и прочее. Хоть мельком, и для благодарной памяти. В почти камерном зале испанского центра (Instituto Cervantes of Chicago) органично работало почти полярное по приему-модальности. Шотланский моно- и мультимедийный спектакль: Concerned Others (Tortoise in a Nutshell) – с как будто дисплейным аватаром на актерском лице и мини-комнатами-улицами в натуре и в проекции; через такие зеркала глядящий на нарко-алкогольные эпидемии и прочие радости жизни в родных краях. Или вот там же, напротив того, нью-йоркский Birdheart (Julian Crouch & Saskia Lane): в настольной песочнице, из песка и мятой бумаги, почти из ничего, из воздуха и рук, рождаюся-живут, кратко и полно, птицы и всякая тварь иже с ними. А в совсем уж студийном пространстве, в Links Hall, кукольница из индийского отдаленного штата, со своей трудной историей и цензурируемой современностью, о почве и судьбе говорит, разминая привезенную с собой родную глину, лепя из нее на глазах и карту местности, и жителей, и деревья, и живность (Maati Katha, Tram Arts Trust). А по соседству там же, в зальчике главном, чуть больше – поздними вечерами в ночь шли наши традиционные-регулярные, в фестивальных-клубных спецвыпусках, ‘кабаре’ Nasty, Brutish & Short – и еще совсем уж дикие-провокационные полуночные шоу…. Но об всем этом-таком уже, может быть, отдельно, в режиме иных воспоминаний.
Оставьте первый комментарий