Лео Габриадзе: “Важно не потерять корней”

На экраны США, Канады и Великобритании выходит фильм Лео Габриадзе “Резо” (оригинальное название – “Знаешь, мама, где я был?”), основанный на рисунках и детских воспоминаниях отца режиссера – легендарного драматурга и художника, основателя и руководителя Театра Габриадзе (Тбилисского театра марионеток) Резо Габриадзе.

Этому фильму я бы отдал все премии мира. Этот фильм я бы показывал во всех школах, колледжах, университетах, как пример разумного, доброго, вечного, гуманистичного искусства. А еще этот фильм я бы показывал политикам, как прививку от ненависти, ведь картина позволяет надеяться, что не все еще потеряно в нашем бесчеловечном мире…
В эксклюзивном интервью вашему корреспонденту режиссер Лео Габриадзе вспоминает о создании картины и рассказывает о работе с главным героем.

— Идея фильма витала в воздухе. Мой отец – прекрасный рассказчик. Ни дня не проходит, чтобы он не рассказал истории из жизни. Мне всегда хотелось, чтобы другие люди тоже услышали его рассказы. При этом мне было важно, чтобы рассказывал сам автор… В 1993-94 годах я учился в Лос-Анджелесской школе компьютерной графики, дизайна и анимации. Компьютерная графика демократизировала анимацию. Анимационные фильмы больше не нужно делать вручную на специальном большом станке – с помощью компьютерной программы любой человек их может делать дома. Я подумал, что рассказы Резо и его рисунки можно объединить в одно целое и сделать из этого фильм. И вот Резо прилетел ко мне на месяц. Лос-Анджелес был “городом его детства” – он вырос на трофейных американских фильмах. Несколько дней мы поездили по городу, посмотрели места, где начиналось кино и снимались известные фильмы. Потом ему надоело, и он сказал: “Давай напишем что-нибудь”.

— Хороший заголовок: “Фильм родился от скуки в Лос-Анджелесе”…

— Резо работать любит. За неделю мы с ним посмотрели весь город, и он заскучал, сказал, что напишет что-нибудь. Я предложил ему записать на видеокамеру его детские воспоминания. Мы записали множество маленьких рассказов, и на этом все остановилось. Я приехал в Москву, занялся режиссурой, появились новые проекты, но идея меня не покидала. Лет семь-восемь назад мой друг, продюсер Тимур Бекмамбетов, в чьей компании BAZELEVS я работаю уже двадцать пять лет, захотел снять документальный фильм о том, как Резо ставит спектакль “Рамона”. Резо согласился, но на второй день, когда пришли операторы, понял, что на камеру работать ему сложно. Для этого смелость нужна – на режиссерскую кухню пустить операторов, чтобы они снимали, как он все придумывает. Резо этого не захотел. Чтобы не разочаровывать Тимура, я рассказал ему идею с записанными детскими воспоминаниями Резо. Тимуру идея понравилась, и все закрутилось. Без него эти рассказы до сих пор бы лежали на полке… Резо согласился повторить то, что рассказал тогда в Лос-Анджелесе, но сказал, что только на камеру работать не может. Его устным рассказам нужны были слушатели. Тогда мы собрали его друзей, и они стали слушать его рассказы. За три-четыре дня все сняли.

— Закадровый смех друзей слышен в нескольких эпизодах фильма…

— В большинстве эпизодов мы вырезали смех, но в нескольких местах, где он накладывался на голос Резо, не смогли, и смех остался. В титрах слушатели указаны как “хохотушки”… Мы записали рассказы, и возникла новая пауза длиной в два года. Тимур предложил снимать кино. Я полетел в Лос-Анджелес, и мы сняли экспериментальный фильм “Unfriended”.

— “Ужастик” в стиле “screenlife”. В русском прокате фильм известен под названием “Убрать из друзей”. Это, кажется, ваш первый и пока единственный фильм ужасов…

— Мне нравится смесь жанров, нравится пробовать что-то новое. Перед нами стояла задача на полтора часа захватить внимание зрителя, показывая только компьютерный десктоп. Все действие фильма проходит на компьютерных мониторах. Это был первый такой полнометражный фильм. Мы его два года делали вместе с Тимуром и нашей маленькой командой. Когда закончили, я вернулся в Москву и занялся фильмом “Знаешь, мама, где я был?” Сначала смонтировали рассказы, потом отец нарисовал героев, придумал декорации, реквизиты. Я год работал над анимацией – это был самый счастливый год в моей рабочей жизни. Оказалось это делом чрезвычайно увлекательным. В нашем деле самое главное – набрать команду единомышленников. Нельзя цинично относиться к своему делу. Если тебе не нравится то, что ты делаешь, зритель это почувствует. А нашей команде нравилась работа, и, я надеюсь, наше чувство передастся зрителям.

— Можно отделить в вашей картине правду от вымысла, или все настолько тесно переплетено, что уже и не разберешь?

— Я вырос в семье драматурга. Такие рациональные вопросы задавать было нельзя, чтобы не убить вдохновение. Главное, чтобы “цепляло” за душу, – остальное не важно.

— И ведь “цепляет”. Казалось бы, самая “доисторическая” форма: сидит человек и рассказывает сказки-былины о своем детстве, которые иллюстрируются анимационными картинками. Что же есть в этих рассказах такое, что не отпускает долгое время после просмотра?

— Искренность, наивность, простота. Резо чувствует ритм драматургии, знает, как зрителя из смеха вывести в слезу и наоборот. Он тонко проходит по лезвию между комедией и трагедией и не падает ни в один жанр. Это его умение меня всегда заражало. Ты слушаешь рассказ и смеешься, а через минуту уже хочется плакать. Эта эмоциональная составляющая – самое важное, что есть в кино…

— Можно я все-таки задам несколько, как вы говорите, “рациональных” вопросов? (Зрителям фильма я предлагаю эту часть перечитать после просмотра, когда у них возникнут те же вопросы, что и у автора.) Дедушка и бабушка, которых мы видим в фильме, – настоящие?

— И погибший на войне дядя, и немец… Все персонажи настоящие. И Адрахня тоже.

— Он тоже был?

— Отец говорит, что был.

— Что стало с немцем?

— К сожалению, никто не знает. Но когда пришло время придумать концовку, в благодарность немцу за его доброту я постарался найти какой-нибудь город в Германии, где хорошо на старости жить. Выбрал Висбаден, где целебные воды и река Рейн, которая, бывает, выходит из берегов… Но дедушка немца не простил.

— Да, это ясно из фильма… Крыса Ипполит, лягушка… – картина полна нежности и любви ко всем замечательным персонажам. Их авторство принадлежит Резо?

— Все это отец придумал. Сначала рассказал, потом нарисовал, потом мы смонтировали, сделали из этого один длинный рассказ. Потом началась работа с персонажами, стало понятно, в каких сценах какие герои нужны. Отец всех рисовал, сканировал, присылал мне, мы ставили мизансцены…

— В эпизоде, когда Резо смотрит фильм на открытом воздухе и в это время у него крадут самокат, на экране мы видим сцену из фильма “Мост Ватерлоо”, крупный план Вивьен Ли. Почему именно этот фильм и этот кадр?

— Часто в детских рассказах отца мелькали имена Вивьен Ли и Дины Дурбин. Они ему явно нравились. Я решил использовать сцену из “…Ватерлоо” с актрисой – его детской любовью. В спектакле, кстати, у нас тоже есть упоминание Вивьен Ли…

— Эта сцена органично вписалась в ваш фильм… Не могу не спросить еще о замечательной традиции вашего дедушки – грозить небесам фаллосом. Где он теперь – этот фаллос?

— Не можем найти, но я собираюсь его заново выточить. Сейчас такое происходит с нашей планетой, что фаллос побольше понадобится.

— Вы слышали в детстве именно те рассказы Резо, которые звучат в фильме?

— Я знал эти истории, но Резо их всегда рассказывает по-разному. Он додумывает какие-то новые детали, добавляет новых персонажей. Бывает, что кардинально что-то в них меняет… Рассказов было около двадцати. В них – вся его жизнь. Когда мы начали делать фильм, поняли, что все не потянем. Многое осталось за кадром. Я принял решение сконцентрироваться на детской части. Чтобы понять Резо, нужно рассказать о его детстве… Про то время снято многое. Послевоенные фильмы всегда грустно смотреть. Нам хотелось показать, что даже после страшной трагедии люди не теряют человечности, что обнищавшие, голодные – они все-таки старались оставаться людьми.

— Может быть, когда-нибудь мы увидим продолжение?

— Я надеюсь. Может быть, в виде анимации или будущего спектакля.

— Каково это – работать на съемочной площадке с отцом? Трудно?

— Сложно. Вообще, работать с родителями сложно. Папа в работе требователен. Он меняет, правит, корректирует до самого конца. Ты думаешь, что хорошо получается, а он может “зарубить” и все начать сначала… Мы сняли папу в Москве, и он уехал в Тбилиси. Весь анимационный, монтажный период сделали без него. Он фильм первый раз посмотрел только на премьере в Тбилиси.

— Какова была его реакция?

— Он человек скромный, в телевизоре появляться не любит. Смотреть на себя, слушать свой голос не каждый может. Меня вот мой голос очень раздражает. Он посмотрел фильм четыре-пять раз, чтобы привыкнуть. На пятый раз смог отвлечься от себя на экране и осознать фильм в целом. Мне кажется, сейчас ему фильм нравится.

— “Знаешь, мама, где я был? В поле зайчика ловил. Оседлал и прокатился, Поиграл и отпустил” – первые четыре строчки детской грузинской народной песни в переводе Валентина Берестова. Я понимаю, что для международного проката надо было сократить название. Но не кажется ли вам, что из названия ушла поэзия? Мне русское название нравится гораздо больше…

— Да, есть такое. Нельзя сказать, что я доволен названием. Поджимали сроки, надо было что-то решать. Пробовали переводить – не получалось. Нужно было найти литературный эквивалент, но найти не смогли. Так что это компромисс, на который мы пошли… Это не песня на самом деле – так, “потешка”, стишок. В конце фильма Резо спел ее с нашим знаменитым мужским народным хором “Швидкаца”. Хор этот поет религиозные, средневековые песни. Мы их попросили поучаствовать, Резо первый раз в жизни спел, вот и получилась финальная песня.

— Если в мировом кино поискать режиссера с мироощущением, похожим на мироощущение Резо Габриадзе, то первым я бы назвал Федерико Феллини. Я прав?

— Да, наверно, наш фильм больше похож по духу на “Амаркорд”. Тоже детские воспоминания… Любимый писатель Резо – Марк Твен. Мне казалось, рассказы Резо еще похожи на рассказы о Томе Сойере. Мы старались передать в фильме ощущения детства, сравнимые с книгами Марка Твена.

— Признаться, о сравнении с Твеном я не подумал, а вот с Феллини – сразу. Для меня ваш фильм – это грузинский “Амаркорд”. Вам льстит такое сравнение?

— Конечно. Как может это не льстить? Феллини – один из моих любимых режиссеров. Отец очень дружил со сценаристом “Амаркорда” Тонино Гуэрра. Они встречались, он ездил к нему… Без Феллини невозможно представить себе историю кино.

— Я знаю, что Резо писал воображаемые письма от имени Феллини к его жене Джульетте Мазине. Вы не могли бы рассказать об этом подробней?

— К сожалению, мы тогда не записали эту историю. Я помню, как папа ее рассказывал в Москве восьмидесятых… История эта о том, что в 1945 году Советский Союз освободил Италию. Страна стала социалистической республикой. Феллини приходилось приезжать в Москву сдавать свои фильмы в Госкино. Знаете, как было? В Грузии снимали фильм, потом в Москве показывали специальной комиссии, эти комиссии делали правки. Такая была процедура. Резо наивно представил, что мог бы ощутить Феллини, проходя все этапы советской цензуры. Истории были в виде писем Феллини из Москвы Джульетте Мазине. У Джульетты в Риме была мамина квартира. Федерико рассказывал ей, как он живет, советовал продать квартиру в Риме и за эти деньги в Черемушках купить новую, двухкомнатную. Там тогда как раз строились новые дома. “Потом и маму сюда перевезем”, – писал Резо-Феллини… Это были очень бытовые истории. Резо доставал Феллини подарки, спрашивал, что привезти… На самом деле Резо разыгрывал истории из своей жизни, из жизни нашей семьи, перенося это на Феллини и Мазину. Получалось одновременно смешно и грустно.

— Я читал, что в фильме вы использовали около пятисот рисунков Резо и так называемую “технику перекладки”. Расскажите, пожалуйста, что это такое.

— Резо писал тушью на акварельной бумаге, мы рисунки сканировали, вырезали, раскрашивали, резали на кусочки, потом с аниматорами разыгрывали сцены, потом эти сцены анимировали, каждый кадр правили вручную. Мы все делали с помощью компьютерной графики. Если приводить самые громкие примеры, то это техника, в которой работают Норштейн и Хржановский, только вместо станка – компьютер. В этой технике сделан, например, фильм “Ежик в тумане”.

— В фильме сохранилось ощущение живых героев, что иногда исчезает, когда появляются 3D и разные новые технологии…

— На выбор техники подействовало творчество Резо в театре. У нас очень все рукотворное. Все сделано его руками. Марионетки получаются хрупкие, незащищенные. Они ходить плохо умеют, не все человеческие жесты могут точно повторить. Вот эта трепетность, ручная работа легче переносится на экран, чем формат 3D, где все получается как-то “пластмассово”. В нашем случае анимация в чистом виде передает те образы, которые содержатся в рассказах Резо.

— Кстати, что лепил Резо, когда рассказывал истории?

— Он из пластилина лепил себя. Мы хотели это снять, но он взял и все смял. К сожалению, ничего не осталось. Не успели.

— С Тимуром Бекмамбетовым вас связывает не только творческое сотрудничество, но и личная дружба. Когда вы познакомились?

— В Москве в 1995 году. По киноиндустрии в девяностых был нанесен большой удар. Старое поколение уходило, новое еще не вошло в профессию. Одно из первых рекламных производств в России – компания Тимура BAZELEVS – начиналось со съемок рекламы. Реклама тогда очень помогла выжить киноиндустрии. Целое поколение молодых людей стало ею заниматься. Тимур был пионером компьютерного монтажа и других современных технологий. Мы тогда переходили с советского метода кинопроизводства и продюсирования на западный. Натренировавшись на рекламе, Тимур смог легко войти в американскую систему… Я очень люблю Тимура. Мы дружим. С ним работать всегда интересно.

— Мировая премьера фильма состоялась на Тридцатом фестивале документального кино в Амстердаме. Почему не в Москве и не в Тбилиси, а именно в Амстердаме?

— С фестивалями сложно из-за того, что нечетко понятен жанр фильма и идет он всего час. Художественные фестивали принимают фильмы длительностью не меньше семидесяти минут, анимационные – от десяти до пятнадцати. Ниша у нас получилась документальная. В Амстердаме самый большой фестиваль документального кино в мире. Эквивалент Каннского, но в другом жанре. Поэтому фестивальная премьера прошла в Амстердаме… Очень теплой и приятной была премьера фильма в Москве на Открытом фестивале искусств “Черешневый лес”. Они нас приютили и устроили незабываемый прием. В Грузии премьера была в Кутаиси на том самом Белом мосту, с которого Резо в детстве любил плеваться. Мы поставили экран, позвали друзей, сели на мосту, посмотрели фильм, а потом дружно плюнули с моста.

— Как реагируют молодые зрители на ваш фильм? Молодой голландец из Амстердама, наверно, не знает таких персонажей, как Ленин и Сталин…

— Я вам скажу, что Ленина и Сталина не только молодые голландцы, но и молодые грузины и русские мало знают. Я думаю, там, где хорошо рассказана история, реакция одинакова во всех странах. Не важно, где происходит действие, – в Грузии или Древнем Риме. Конечно, я согласен, что люди, которые знают нашу историю, могут больше увидеть, разглядеть в фильме… Для меня сюрпризом было то, что очень часто люди не убегали до конца титров, а смотрели, додумывали историю, пока Резо с хором песню пели. Это для меня оказалось самым трогательным моментом, самой большой похвалой нашей работе.

— Узнавали зрители в вас Скрипача из фильма Данелии “Кин-дза-дза”?

— Всю жизнь стараюсь, чтобы не узнавали. Я – человек непубличный. Не актер. Слава Богу, я волосы в армии потерял. Это решило проблему. Правда, иногда узнают по голосу.

— Для вашего отца было сюрпризом, что вы пошли по его пути, или он хотел этого?

— В кино не было такой необходимости. Я стараюсь в театре продолжить путь Резо. Мне нравится созданный им мир: полноценный с точки зрения драматургии и изобразительного искусства. Всячески стараюсь ему помочь в театральных делах. Он сейчас написал новую пьесу, делает куклы, рисует, лепит. Сам процесс очень приятный. А из кино он ушел давно, в начале восьмидесятых, даже в конце семидесятых. Он в кино поработал двенадцать лет, написал огромное количество сценариев за очень короткое время. Он возвращался только, когда работал с Гией Данелия. После “Мимино” были “Кин-дза-дза”, “Паспорт” и наш фильм. Все. Сорок лет он посвятил театру, живописи, скульптуре.

— Расскажите, пожалуйста, о Театре марионеток, которым вы руководите вместе с вашим отцом.

— Он называется Театр Габриадзе, а расшифровывается как Театр марионеток. Уникальность театра состоит в том, что это театр одного человека. Я о других подобных театрах не слышал. Резо Габриадзе – драматург, режиссер, художник, сам лепит куклы и выбирает музыку… Делает все, разве что на сцену не выходит. В кино одному невозможно контролировать все аспекты финального продукта, а в кукольном театре одному человеку можно контролировать все… В девяностых – начале двухтысячных папа ставил спектакли в драматических театрах Европы, работал в Швейцарии, Германии, Франции. Потом он вернулся в Тбилиси и мы занялись театром.

— Какова была ваша реакция, когда Эдди Аронофф предложил вам показать фильм в рамках проекта Stage Russia?

— Только положительная. По-моему, это прекрасная идея. Чем больше люди распространяют культуру, тем лучше для всех. Я приветствую всяческое распространение искусства. В нашем не всегда совестном мире это очень важно. Может быть, Шекспир или Чехов смогут чему-нибудь научить людей…

— Мой традиционный финальный вопрос. Что бы вы сказали чикагским зрителям перед просмотром вашего фильма, если бы имели такую возможность?

— Фильм “Резо” я делал для своих детей, будущих внуков и правнуков, чтобы не потерять семейную историю, чтобы будущие поколения знали, откуда они родом. Очень важно не потерять корней. История семьи иногда важнее истории страны. Из семейных историй рождается история народа. Я знаю это по своему опыту.

Nota bene! В “большом” Чикаго фильм “Резо” демонстрируется 10 сентября в 7.30 pm в кинотеатре “Regal Lincolnshire” по адресу: 300 Parkway Drive, Lincolnshire, IL 60069
(www.regmovies.com/movies/rezo) и 22 сентября в 2.00 pm в Wilmette Theatre по адресу: 1122 Central Avenue, Wilmette, IL 60091. Все новости о проекте Stage Russia HD – на сайте www.stagerussia.com.