В июне в Чикагском симфоническом центре прозвучала Торжественная месса Л.ван Бетховена. Это были исторические концерты — величественный финал сто тридцать второго сезона Чикагского симфонического оркестра и апофеоз тринадцати лет руководства оркестром маэстро Риккардо Мути! Партию меццо-сопрано исполнила замечательная Алиса Колосова. Я не успел взять интервью у певицы в Чикаго, “поймал” ее на Музыкальном фестивале в Глайндборне, где она дебютировала в партии Бабы-турчанки в опере “Похождения повесы” И.Стравинского. Беседа началась с моих поздравлений.
Британские критики пишут о вас прекрасно. А сами вы довольны, как все прошло?
Я безумно довольна результатом. Такое ощущение, что, участвуя в этом спектакле, соприкоснулась с историей оперы. Идея постановки принадлежит режиссеру Джону Коксу и художнику Дэвиду Хокни. Премьера состоялась в 1975 году. Это были времена, когда творческие личности думали не о себе, а об искусстве, не о модном сегодня “особом видении”, а о том, как в полной мере передать мысли и чувства композитора. Об этом спектакле можно говорить очень много, он производит огромное впечатление с музыкальной и визуальной точек зрения. На премьере успех был колоссальный. После этого спектакль ставился много раз в странах Европы и Америки. Спустя сорок восемь лет его возобновили на Глайндборнском фестивале. Весь репетиционный период с нами провел Джон Кокс, а у Дэвида Хокни была выставка графических работ, сделанная специально для этой постановки. Я счастлива, что познакомилась с Хокни — легендарным художником, графиком, дизайнером, абсолютно уникальной личностью. Для него спектакль “Похождения повесы” стал дебютной работой в оперном театре. Еще один человек, который участвовал в первой постановке, — художник по свету Роберт Брайан. Было очень трогательно смотреть, как наши мэтры снова, как и сорок восемь лет назад, волновались перед генеральной репетицией и премьерой. Лондонским филармоническим оркестром дирижировал музыкальный руководитель фестиваля маэстро Робин Тиччати. Каждый день в течение месяца у меня была музыкальная репетиция. Я много работала над текстом, английским произношением. Не я одна — так работали все солисты. Мы все были дебютантами.
В прошлых беседах вы рассказывали, что в 2011 году первой постановкой после стажировки в Парижской опере была для вас глайндборнская “Русалка” А.Дворжака. Как изменилась за эти годы атмосфера фестиваля?
Не стало Джорджа Кристи — сына основателя фестиваля Джона Кристи, но его семья по-прежнему руководит фестивалем. Внук основателя Гас является исполнительным директором. Фестиваль в Глайндборне семейный. Здесь очень ценят традиции, уважают артистов, строят с ними долгосрочные отношения. Все эти годы у меня был постоянный контакт с фестивалем. Я должна была петь раньше, но по техническим причинам этого не получилось. Очень рада вернуться на фестиваль снова… Изменилась не столько атмосфера, сколько мое видение фестиваля и мое отношение к нему. В прошлый раз я была двадцатитрехлетней начинающей оперной певицей. Я тогда даже не закончила обучение в Оперной студии. “Русалка” стала для меня одной из первых оперных постановок, не считая дебюта в Зальцбурге. Все для меня было новым, необычным, интересным. Я боялась сделать лишний шаг, сказать лишнее слово… Вообразите себе: начинающая певица поет в одном спектакле с Ларисой Дядьковой, а дирижирует сэр Эндрю Дэвис! С одной стороны, потрясающий опыт, но и постоянное волнение. А волнение — это неуверенность в себе. Сейчас с опытом и уверенностью получаешь больше удовольствия от общения с коллегами. Я твердо знала, что у меня достаточно времени, чтобы все отработать с дирижером и подойти к премьере в отличной форме, потому что по-другому просто не бывает. Если ты — кристалл, то на фестивале из тебя сделают кристалл с огранкой!
У вас в одном сезоне сразу две новые партии в двух операх Стравинского! В январе в Национальном театре Праги вы пели в опере-оратории “Царь Эдип”.
Я переживала по этому поводу. До этого сезона музыку Стравинского я исполняла только однажды — в Лос-Анджелесе с Густаво Дудамелем. Тут вдруг наверстала. Так бывает… Иокаста в “Царе Эдипе” и Баба-турчанка в “Похождениях повесы” — очень интересные партии, требующие большой концентрации сил. Теперь они в моем репертуаре надолго.
В последнее время заметен ваш интерес к операм XX века. Кроме Стравинского недавно вы исполнили партию Леокадии Бегбик в опере Курта Вайля “Возвышение и падение города Махагони” в театре Реджио (Парма). Есть что-то специфическое в постановке голоса у композиторов XX века по сравнению с великими классиками?
Абсолютно другая работа. В классических операх стандартный набор: ария, ансамбль, каватина… Все мелодичное, легко запоминающееся. С операми XX века не так. Например, у Курта Вайля огромное количество монологов и диалогов на немецком языке. Переходы с разговорного языка на пение и наоборот требуют определенных навыков, для подобных опер нужно быть подготовленной. Мне помогает то, что я училась на актрису музыкального театра. Оперу Вайля я выучила очень быстро, за две недели. Рекорд рекордов! А дальше началась кропотливая работа над текстом. Была такая многолетняя традиция — приглашать на роль Леокадии возрастных певиц, у которых уже страдает вокальная составляющая. Певиц моего возраста раньше не приглашали. Не знаю, почему. Премьера прошла удачно, и меня уже пригласили на эту роль в новой постановке в новом сезоне в Германии. Я вначале задумалась. Потом, поразмыслив, решила, почему бы нет. Я всегда хотела быть актрисой — так почему бы мне не использовать эту возможность для такой колоритной характерной роли?! Для Леокадии нет строгих рамок. Я выхожу на сцену и превращаюсь в животное. Могу рычать, кричать, говорить, петь… Персонаж вначале кажется настолько неприятным, но потом постепенно проникаешься в него и видишь столько жизни. Я наслаждаюсь каждым моментом перевоплощения в новый образ.
Как здорово, что вы не боитесь на время уйти от традиционного репертуара!
Я не боюсь ни новых опер, ни хорошо забытых старых. В следующем сезоне в Германии я пою в опере “La Montagne noire” (“Черная гора”) композитора-женщины Августы Холмс (1847-1903). Премьера состоялась в 1895 году в Парижской опере, и с тех пор оперу не исполняли. Кому-то не подошла музыка. Может быть, не подошла, потому что композитор — женщина; может быть, потому что Холмс была вагнерианка, ездила к своему кумиру в гости и во многом была под его влиянием. Меня пригласили в спектакль не так давно, и я очень обрадовалась. Это еще один интересный опыт. В будущем я бы хотела осваивать оперы Вагнера, и для меня сегодня опера Холмс — “перевалочный пункт” от моего репертуара к Вагнеру. Я готова петь и Верди, и оперы XX века, и современную музыку. В этом и состоит репертуар разностороннего артиста. Не хочется замыкаться на одном-двух композиторах. Многие говорят, что все петь нельзя. Я не согласна с этим. Петь можно почти все, если ты — думающий певец. Конечно, можно миллиард раз поставить “Кармен”, но гораздо интересней открыть что-то новое. И публика ждет чего-то нового. Обязательно надо поддерживать молодых композиторов, но и находить музыку, которая не исполнялась ранее. А из классического репертуара я не ухожу. Через год у меня дебют в партии Амнерис в “Аиде”. И Эболи еще спою…
Давайте вернемся в Чикаго и вспомним Торжественную мессу Бетховена. Мне кажется, в этот раз был какой-то особо теплый прием. Может быть, потому что это были последние концерты Риккардо Мути в качестве музыкального руководителя ЧСО? Каковы ваши впечатления от недавней встречи с маэстро?
Конечно, это были особенные концерты. Мы впервые пели таким составом. На первых репетициях мы привыкали друг к другу, находили правильный баланс. Произведение очень сложное. Всегда надо быть в диалоге с певцами, хором, оркестром; не выпячивать себя, а слышать и слушать друг друга, помогать друг другу. Это то, что заставлял нас делать маэстро. Главное в такой работе — сотворчество, оно завораживает, гипнотизирует. А работа дирижера — собрать “пазл” вместе. Если это получается, успех гарантирован. В данном случае “пазл” собрался, и все получилось. Мало с кем мне доводилось проводить такую работу. У нас ведь было не так много репетиций, а казалось — целая вечность.
Впервые вы пели эту партию в Зальцбурге с Венским филармоническим оркестром в 2021 году. Дирижировал Риккардо Мути. У вас есть уникальный опыт работы над одним произведением с одним великим дирижером и двумя разными оркестрами, поэтому следующий вопрос я могу задать только вам. Меняется ли маэстро Мути в зависимости от оркестра?
В Зальцбурге мы очень много часов проводили вместе. Был огромный ажиотаж из-за того, что маэстро впервые за свою огромную карьеру исполнял Торжественную мессу. Перед премьерой было волнительно. Репетиция в Большом зале Зальцбургского фестиваля сама по себе волнительна. В зал приходят руководители и интенданты театров, всегда много людей. Венский филармонический — великий оркестр. Он отличается от всех. Соло первой скрипки было другим, нежели в Чикаго, но тоже потрясающим. Маэстро Мути искал нужный баланс, нужный темп, и в этом плане венские музыканты очень помогали ему. Много было строгости, но с элементом свободы. Мы — солисты — четко следовали указаниям дирижера. Для нас маэстро выполнял еще функцию психологической помощи. Он успокаивал, пытался снизить градус напряженности, создавал как бы вакуум вокруг нас — атмосферу полной погруженности в работу. Он поддерживал музыкантов, настраивал всех на успех… Есть DVD с записью этого исполнения. Можно послушать и сравнить. Мне сравнивать трудно, поскольку в Зальцбурге все было в первый раз. В Чикаго маэстро приехал, хорошо проработав партитуру. В некоторых моментах он поменял некоторые темпы, что-то переосмыслил…
Вы часто называете Риккардо Мути своим “единственным ментором“.
Так и есть. Других у меня в жизни не было. Я на всю жизнь запомнила первое прослушивание у него. Выхожу на сцену. Оперный театр в Пьяченца. Мути сидит в зале, в последнем ряду. Начинаю петь. Маэстро встает и медленно движется по направлению к сцене. Я пою, пока не падаю, хотя уже близка к этому. Он приближается. Садится в первый ряд, смотрит. Допеваю арию. Он просит следующую… В итоге маэстро берет меня на главную партию в оратории Моцарта “Освобожденная Ветулия”. Я еще не начала учебу и уже в Зальцбурге с Риккардо Мути! Летом 2010 года состоялся мой оперный дебют. Были прекрасные рецензии. Маэстро был очень добр ко мне. До Зальцбурга репетировали в Равенне. Он часто садился за рояль. Уставал объяснять другому пианисту. Ему всегда проще показать самому. Это был ценнейший опыт для меня.
Получается, вашему творческому сотрудничеству с Риккардо Мути в этом году исполняется тринадцать лет!
Я помню, как мне говорили: “Хорошо, конечно, что тебя позвал маэстро. Главное, чтобы он пригласил тебя второй раз…”
Он пригласил и второй, и третий, и еще много-много раз. Вы выступали с ним в Чикаго, Нью-Йорке, Европе…
Все выступления с ним особенные. Месса Шуберта в Мюнхене. С ЧСО я исполняла Кантату Прокофьева “Александр Невский” и меццо-сопрановую партию в Первой симфонии Скрябина. Мой дебют в Карнеги-холл был как раз с чикагским оркестром. Они могут сыграть все! Скрежет металла, “жесть” Прокофьева была сыграна на высочайшем уровне! Незабываемо! Маэстро создал в оркестре уникальную атмосферу… Первый Магнификат Вивальди с Элиной Гаранчей, оркестром Баварского радио и маэстро. Элина пела первые три арии, я — последние две. После концерта Мути сказал, что в будущем я буду одна исполнять обе партии. Следующее исполнение было в Чикаго с ЧСО. Совершенно незабываемыми были для меня репетиции! Это был мой дебют в Чикаго. Я помню, как он помещал оркестр, играющий колоссальные симфонии, в нежную “коробочку” под названием Вивальди.
После премьеры ваш голос сравнивали с голосом великой Терезы Берганцы…
Магнификат пели Берганца и Лючия Валентини-Террани. После моего исполнения критики писали, что у меня сочетание голосов Берганцы и Валентини-Террани… Я благодарна судьбе, что она связала меня с этим великим музыкантом.
Очень надеюсь, что ваше сотрудничество продолжится в будущем.
Я тоже надеюсь. У меня столько всего спето с маэстро, что еще на многие годы хватит переваривать и переосмысливать. Сейчас я готовлю к октябрю “Песнь о Земле” Малера и вспоминаю, как мы с маэстро Мути на фестивале Малера в Пекине и Шанхае делали “Песни странствующего подмастерья”. Вспоминаю его советы и слова по поводу песен Малера. Маэстро говорит, что Малер — не самый близкий ему композитор, тем не менее его советы бесценны… Если получится еще что-то спеть с маэстро, буду счастлива. Нет — буду жить воспоминаниями.
В начале мая 2024 года в Вене будут концерты, посвященные двухсотлетию со дня премьеры Девятой симфонии Бетховена. Вы снова поете с Венским филармоническим оркестром под управлением маэстро Мути. Для вас есть такое понятие, как магия зала?
Конечно. Я прожила в Вене чудесные четыре года. Для меня Вена — магия, любовь. Я обожаю Вену, Зальцбург, обожаю Австрию. После двухлетней стажировки в Парижской опере я была в ансамбле Венской оперы. Первый раз я там пела, прилетев как раз из Глайндборна, между “Русалками”. Меня взяли, и я допевала “Русалку”, будучи в ансамбле Венской оперы… Не только для меня, но и для маэстро Мути Венский филармонический оркестр значит очень много. В прошлый раз в Вене отмечалось пятидесятилетие со дня начала его сотрудничества с оркестром. По этому поводу оркестр выпустил специальный буклет, где были и мои фотографии с маэстро. Такие моменты — уже огромная награда, они запоминаются на всю жизнь…
Алиса, за последние несколько лет у вас произошли изменения в личной жизни. Не знаю, можно ли такое говорить, но пандемия пошла вам на пользу…
Случилось самое лучшее, что могло случиться, — я стала мамой. Причем, без отмены десятка контрактов — из-за пандемии они и так были отменены. У меня родился сыночек, который поменял всю мою жизнь. Я уделяю ему все свободное время. Сегодня до разговора с вами мы были в зоопарке. Всю усталость после вчерашнего спектакля как рукой сняло. Это такое счастье!
Ваш голос после рождения ребенка изменился в лучшую сторону.
Мне это все говорят. На меня рождение ребенка подействовало положительно. Я должна сказать, что для артиста, певца очень важно иметь дома хорошую атмосферу, поддержку от близких. Важно знать, что тебя любят и ценят; важно любить самому. Когда сердце открыто, голос раскрывается по-другому. Конечно, после родов я пошла к педагогу, много работала и до сих пор работаю. Но психологически случается некая магия. Неиссякаемая огромная любовь, огонь в груди каким-то образом трансформируется в искусство и играет новыми красками. Ты не тратишь энергию на пустое, на переживания, волнения, сомнения. Выходишь на сцену и даришь зрителям живущую внутри тебя любовь, и получаешь огромный заряд радости и вдохновения. Это уже другой, более глубокий уровень искусства. Такое чувство, как будто ничто плохое не может ко мне прикоснуться. К сожалению, есть люди, которые специально пытаются навредить, но все плохое отскакивает от меня. Я счастлива как никогда.
