По традиции: вдогонку к аннотированным кинообзорам Сергея Элькина – мои критические заметки о фильмах и темах начинающегося в эту среду фестиваля.
По отрывочным предварительным просмотрам сквозные программные сюжеты усмотреть еще трудно. Однако даже просто увиденное вместе – соположенное в непосредственном зрительском опыте – может все равно наводить на непредусмотренные параллели и вопросы.
Из главных впечатлений – тяжеловесы европейского фестивального года, из программы Канн и Венеции, заметные работы известных режиссеров. О них написано много, в том числе и в российской критике-журналистике. У меня же тут некоторые скорее полемические соображения.
Хирокадзу Корээда, после триумфа “Магазинных воришек”, впервые делает европейский фильм и со сверхзвездным составом: “Правда” (The Truth). Стареющая знаменитая актриса – Катрин Денев; ее дочь, не очень чтоб знаменитая сценаристка – Жюльет Бинош, да еще и зять-актер – Итан Хоук. Мать выпустила книгу мемуаров и снимается в новом фильме, дочь в кои-то веки приезжает к ней в Париж с мужем и маленькой дочкой из Нью-Йорка. Но это мало походит на идиллическую семейную встречу, скорее на сведение счетов, за прошлое и настоящее, вот все и крутится вокруг да около рассказанной, или же пересочиненной, если мягко, биографии, то есть прожитой обеими жизни – и все еще, снова вместе, проживаемой: как полагается, все домочадцы и соратники крутятся в сегодняшней съемочной и прочей рутине. Можно просто следить за главным дуэтом – ожидаемо искусным и острым (Денев здесь как бы играет самое себя, у Бинош дистанции и свободы маневра больше; органики же обеим не занимать); можно – за хлесткими диалогами, ловить реплики в цитаты (хоть забавности про инициалы великих актрис, хоть колкости про них же, прежних соперниц) или прозрачные подтексты (ну, не зря же американский, тоже ведь звездный, гость в составе – по сюжету заурядный исполнитель телесериалов); все это само по себе достаточно увлекательно. Но вроде бы и не очень чтобы свежо и уникально – и такие, более или менее драматичные, истории любви-ненависти, тягостных-неразрывных уз, и коллизии правды-подлинности в воспоминаниях на всеобщее обозрение или в интимной памяти.
Другое дело, как все это отыгрывается – или могло бы всерьез разыграться – в ином измерении: в столкновении наигранного “актерства”, на съемочной ли площадке искусственно-дурашливого фильма-в-фильме, в кадре и за кулисами, или в домашнем обиходе – с тем, что прорывается-таки подлинностью актерской и человеческой. Тем более, что арсенал звезд европейской арт-хаусной традиции и закваски такое позволяет, если не предполагает. В таком случае ставится под вопрос и выясняется природа совсем другого рода “правды”: высокого ремесла, которым заняты. Не уверен, что получается и даже было в намерениях, но и намек на такую возможность чего-то стоит.
Вот как раз чем-то таким озабочен, как кажется, Корнелиу Порумбою в “Свистунах” (The Wistlers) . Как и в своем знаменитом дебюте “12:08 к востоку от Бухареста” он остается замечательно остроумным и бесстрашно ироничным. Там шла речь о насквозь и мгновенно мифологизированного в обыденном сознании непосредственного, казалось бы, совсем недавнего исторического опыта. И этот его обертон был важной добавкой к суровому реализму румынской новой волны. Теперь он как бы вовсе уходит от актуальной действительности в “жанровое” кино – или только по видимости. Событийную канву лучше не пересказывать, тут даже намеки будут спойлерами, и именно в сюжето-сплетении тут особый шик и смак. Разве что чуть-чуть, чтоб название расшифровать: полицейский следователь учится “птичьему языку”, свисту-шифру, давней придумке контрабандистов с Канарских островов, а теперь в ходу у наркомафии. Можно посмотреть на это как на метафору художественного метода, ибо перед нами очевидный “центон”, переплетение цитат и отсылок, от кадров из классических фильмов до изощренно-эклектичного саундтрека, где прорежется все и вся, от “Кармины бураны” до Мэкки-ножа. И упакованный в этот художественный свист криминальный триллер, понятно, не равен себе: “жанр” кажется тоже метафорой нового извива уже не столь очевидного-сурового реализма. Вся условность его, а тут ведь тоже свои условные конвенции “правды”, здесь как раз под вопросом иронии, и нарочитого-отстраненного актерства в том числе. Как бы Тарантино в иной инкарнации, только, пожалуй, на мой вкус, более элегантный – и потенциально более многосмысленный, в подтекстах разных измерений. Может быть, теряющую форму и опору действительность момента, текущей истории – только таким “птичьим языком” и ухватишь за фалды.
