Контексты и подтексты в экранном переводе

заметки на полях программы 56-го Чикагского международного кинофестиваля

Кадр из фильма “107 матерей”
Кадр из фильма “107 матерей”

Вдогонку к фестивалю, как повелось, о некоторых документальных работах – и еще о документальности вообще в разных измерениях-ипостасях.

107 матерей” (107 Mothers, Словакия, Чехия, Украина).

Женская тюрьма в Одессе, быт и нравы, лица-судьбы; как можно понять, только главная – в чисто актерском исполнении; остальные предположительно реальны, что зечки с тяжелыми статьями, убивицы мужей или соперниц, что надзирательницы и прочий персонал – играют себя или собою, как с неизбежностью видит камера; вот разве что дети, зеки без вины-приговора, при матерях на зоне, натуральны по определению и природе. Что тут подсмотрено, что поставлено, определить трудно; равно как и жанр-разряд такого кино. Режиссер Петер Керекес (Peter Kerékes) – изначально и по преимуществу документалист; в 2009 взял в Чикаго приз в своей категории за лихую док-комедию Cooking History об армейских, поверх границ и блоков, поварах и кухнях; теперь же – приз за режиссуру уже в основном, игровом, конкурсе.

Что-то двигается в восприятии и категоризации в эпоху пост-правды.

В конкурсе же собственно документальном Серебряного Хьюго получает “Бабий Яр. Контекст” Сергея Лозницы.

Кадр из фильма “Бабий Яр. Контекст”
Кадр из фильма “Бабий Яр. Контекст”

Еще и до выхода, и тем более после премьер в Каннах и Киеве, далее везде, сказано об этом уже много, и еще будет, в дискуссиях по поводу метода и взгляда и битвах вокруг коллективной или нет ответственности и вины, равно как и всего мемориального проекта, в рамках которого фильм и делался. Замечу здесь от себя лишь несколько, скажем так, проблемных частностей. В отличие от других работ, жестко сфокусированных на событиях истории или месте-времени-образе их восприятия, переживания памяти или беспамятства, здесь Лозница уходит, как бы по необходимости, в широкую панораму, от начала нашествия до киевских процессов и публичных казней 1946. При всей разящей выразительности самой хроники, притом зачастую уникальной, заново открытой, и выверенного монтажа, в его ритме и акцентах, вопрос – что именно и для/на кого так контекстуализируется. Какой горизонт знания призвано задать или восполнить. Как в фестивальном интервью он привычно, как кажется, просвещает собеседника по достаточно базовым вроде бы вещам, если не общим местам, но не столь очевидным для отдаленных в пространстве и времени, и в историческом-социологичеком опыте, – так, похоже, и в самом замысле на то и оглядывается. Наверное, справедливо рассчитывая лакуны и аудитории. В заметках-автокомментариях Лозница говорит даже о некоем ‘хронициде’, от которого правда истории только может и должна уберечь – и только тем и выволочь из советского и пост-советского болота. Пафос понятен. При том, что недекларируемая главная сила фильма, как и других в том же ряду, скорее все же в несколько ином: в фокусировке глаза, пристальности вглядывания, хоть бы и через силу, на пределе внимания. И центральное событие, сам кошмар сентября 41-го, будет дано как бы в растянутом стоп-кадре, не только за неимением кино-свидетельств, но и по точной логике и верному чутью художественности, как бы это ни звучало.

У восприятия как проживания опыта свои контексты и подводные ходы.

Фильм короткометражной док-программы “В потоке слов” (In Flow of Words, Голландия, реж. Элиан Ботс / Eliane Esther Bots) – как бы на внутренних монологах переводчиков, работающих на югославских процессах Гаагского трибунала.

Кадр из фильма “В потоке слов”
Кадр из фильма “В потоке слов”

Как говорит один из невидимых нам персонажей в начале: если бы снимал фильм о себе, то был бы там закадровым голосом. Да, они лишь ‘трансляторы’, по кодексу профессии себя пускать-проявлять не должно; но ведь и не только от собственных чувств-реакций никуда не деться, но и не передать адекватно всей этой ужасающей ‘правды’, не пропустив через себя всерьез и по полной. Глубинные парадоксы и напряжения профессии отрефлексированы точно и многосмысленно, могу удостоверить. Но отмечу еще и точность другую, в ненавязчивой кино-метафорике: на экране будут расставляться по столу фигурки-предметы, в полу-механическом жесте, этакой мнемотехнике по ходу работы, как рисуются виньетки на полях – но при том и олицетворением событий, свидетелей, жертв и палачей. Переводом словесного в зримое; в ощущаемое знание.

И в “Приветах из Мьянмы” (Greetings From Myanmar, Норвегия, реж. Синнива Сандби, Андреас Рийзер / Sunniva Sundby, Andreas J. Riiser – приз короткометражного док-конкурса) – тоже главное за кадром, читается даже и без словесного комментария, просто по закону контекста, при условии знания и желания принимать его во внимание.

Кадр из фильма “Приветах из Мьянмы”
Кадр из фильма “Приветах из Мьянмы”

Туристский рай, пляжи-пальмы и коктейли от официантов в стойке смирно. Однако рай этот – как сформулировано в синопсисе, ‘в тени геноцида’, имеющего место-время почти по соседству. Не показанном, но подразумеваемым. В финальных титрах говорится, что все заснятые туристы выразили согласие на участие в фильме. Может быть, тем самым и на соучастие в ином; вопрос открытый – для зрителей также.