“Дополненная реальность” — так называется программа поэта Веры Полозковой и музыканта и композитора Александра Маноцкова. В ноябре 2023 года эту программу увидели жители Нью-Йорка, Филадельфии, Атланты, Бостона, Чикаго, Вашингтона, Лос-Анджелеса, Сан-Франциско. В эксклюзивном интервью вашему корреспонденту Вера Полозкова рассказала о своих американских впечатлениях и встречах со зрителями.
Вера, когда мы с вами встретились после концерта в Чикаго, я предложил тему для беседы — ваши американские впечатления. Вот об этом и поговорим. Какое у вас послевкусие после поездки?
Ноябрьский тур был удивительным. Я слабо себе представляла Америку и наконец увидела ее во всем многообразии. Это было одновременно путешествие во времени — не только в пространстве. Я встретилась с людьми из моей далекой юности. В Бостоне, например, я жила у прекрасных людей, которые познакомились со мной в двухтысячные. Они меня помнят восемнадцатилетней, звали в гости на протяжении двадцати лет, и вот, наконец, я доехала. Они показали мне Гарвард. Бостон — одно из самых теплых и сильнейших впечатлений от поездки. Там невероятная, разноцветная, прекрасная осень. Похоже на Хэмстед или рождественские каникулы, когда Гарри Поттер приехал к семейству Уизли. Все уютное, обозримых размеров, особенно после Нью-Йорка, который кажется просто не помещающимся в сознании. Бостон со старинными зданиями, кофейнями, классными магазинчиками, соборами — один из самых уютных городов, которые я видела в жизни. Напоминает сказку в лучших английских традициях… Огромным впечатлением стал для меня Чикаго, в котором я никогда раньше не была и, кроме мюзикла, мало представляла себе, что это такое. Мне очень повезло с друзьями, которые меня встретили и показали любимые места. Ох, эти инкрустации, потрясающие мозаики в библиотеке, устройство света в каждом старинном здании, Chicago Bean, в которой отражается весь Skyline, навесные мосты… Я была в таком детском восторге, что звонила детям и показывала видео: “Смотрите, у меня поезда едут в городе, перед моими окнами”. Как в кино. Мне кажется, если бы я увидела только небоскребы, меня бы это так не потрясло. Но в Чикаго “железные коробки” вплетены в старину. На следующий день после концерта я пошла гулять по Чикаго, увидела красивое здание музея Art Institute, посмотрела импрессионистов, которых видела очень давно, в юности, на выставке в Пушкинском музее. В музее проходила выставка графики Пикассо. Причем, графики на протяжении всей жизни. Это были два очень счастливых часа в параллельной реальности. Меня поразило, насколько людно в музее в будний день, среди рабочей недели. Такое количество людей, которым это интересно… Мы живем в мире, где все любят стереотипы. Говорят, что Америка — не про искусство, а про коммерцию и потребление, что культурных феноменов в Америке нет. А меня друзья в Нью-Йорке, которые живут в Гарлеме, водили по своему району, показывали старые джазовые клубы. Они живут в квартире, где начинал Дюк Эллингтон и выступала молодая Билли Холидей, которая еще думала, что будет танцовщицей. Танцовщицей стать не получилось, из клуба ее попросили. Она пошла на другую сторону улицы, попала в другой клуб и стала той Билли Холидей, которую мы знаем. В День благодарения мы едим индейку, и мне рассказывают, что, вообще-то, эта квартира была частью джазового клуба и здесь, за барной стойкой, встречались все легенды. Дух захватывает от близости этого всего. Дело в том, что джазовые легенды — не пустые имена для моей семьи. Моя мама всегда была сумасшедшим джазовым фанатом. Она когда-то в Союзе проникла по черной лестнице на концерт Дюка Эллингтона. Он давал всего два шоу, и на одном из них она была. Я ей позвонила из квартиры и сказала: “Ты знакома с Дюком Эллингтоном через пару рукопожатий”… Моя стратегия состоит в том, чтобы не иметь никаких ожиданий, чтобы потом не расстраиваться, не чувствовать себя разочарованной. Но в Америке был какой-то ураган радости. Я aвстретила огромное количество моих любимых украинцев. Мои одесситы в каждом городе приходили на концерты, минчане любимые… Я была растрогана, насколько им не все равно. Знаете, в темные исторические времена у людей есть разные задания. В Америке я четко поняла, что у меня есть задание — создавать некоторую безопасную атмосферу, в которой встречаются люди из трех стран (Украины, Беларуси, России), и давать им возможность побыть вместе. Вся новая эмиграция — это растерянность. Ты никого не знаешь в новых местах, где пытаешься прижиться. И вот эти люди знакомятся друг с другом, рассказывают, где они последний раз меня слушали. В Харькове, Минске, Красноярске, Питере… Для меня бесценной кажется атмосфера, которая возможна в момент, когда люди приходят послушать то, что они слушали десять лет назад в тех местах, где думали, что будут всю жизнь. У нас были бесконечные — по два часа — автограф-сессии, и на них люди рассказывали истории. Например, какие бытовые подвиги они совершили, чтобы попасть на концерт. По шесть часов ехали из другого штата, с маленькими детьми, с родителями… Это отдельные счастливые воспоминания. Невероятно трогательно внимание, которое люди проявляли ко мне. Половина моих чемоданов — подарочки для детей.
Все были абсолютно потрясены вашим вниманием к зрителям после концерта. Даже то, как вы подписываете книги, вызвало восторг у всех, в том числе у меня. Обычно, роспись и все. А тут — целое письмо от Веры Полозковой. Очень приятно, что и говорить. Вы всегда так ведете себя? Это не зависит от того, где проходит концерт?
Я стараюсь. У меня почти не бывает случайных людей на концертах. Это люди, у которых есть какая-то серьезная причина придти, своя большая история. Мне про них интересно узнать, я хочу их поблагодарить. Мне приятно, если у них останется что-то на память: картинка, роспись, ощущение, что взаимодействие было не одностороннее. То, что мне люди рассказывают, — это отдельные истории. Я же литератор, собираю сюжеты. Мне интересно, какие узоры судьбы у людей связаны с моим именем и моими текстами. В Нью-Йорке, например, люди, которые год назад познакомились на моем концерте, в этот раз пришли уже женатые, в кольцах, и попросили текст, который был для них очень важным, символичным. Таких историй много. Дочери, которые рассказывают матерям мои стихотворения и уговаривают придти, и они приходят, стоят в очереди за автографом, чтобы вместе сфотографироваться. Это большое доверие… Огромное количество людей дарят друг другу билеты на день рождения, и они приходят праздновать дни рождения на моем концерте. Для меня это какая-то милость Господня, что я имею право обнять и поблагодарить их…
Как реагируют на те или иные стихи в Америке, Европе, Украине, России? Одинаково или все-таки различия есть?
Я порадовалась, что люди свободны в своих реакциях, что если им смешно, они не сдерживаются; если грустно, они плачут. У нас на большей части концерта черный кабинет и очень сильный свет. Я слышу зал, но не вижу конкретных людей. Реакция очень живая, непосредственная. Она дает, конечно, огромный заряд. Когда звучала Оратория и люди начинали хохотать с самых первых текстов, было очень приятно. Реакция зрителей не очень сильно отличается от той, которую я помню в России и Украине. Строго говоря, это примерно те же самые люди слушают, просто спустя какое-то время и в другом эмоциональном состоянии. Год назад в Америке у нас была почти вся программа про войну. В ней не было места самоиронии и байкам между текстами. Все были в шоке, придавлены войной, как бетонной плитой, ни о чем другом не получалось говорить. Сейчас, когда войны вокруг стало настолько много, она такая страшная, и все по пять-шесть часов в день проводят в скролинге новостей — одна другой лютее, — мы захотели каким-то образом дать людям возможность выдохнуть. Мы читаем много детских стихов, поем колыбельные, вспоминаем наши старые любимые песни типа “твой Петербург гляди как розов и золотист”.
Я знаю Александра Маноцкова как классического композитора, а с вами он раскрывается совсем с другой стороны. Как вам пришла идея совместных выступлений?
Саша совершает огромное служение тем, что ездит с нами. Он — реально суперзвезда в нашем дуэте, человек с международным признанием, двумя “Золотыми масками” за музыку к спектаклям и кино. И это он таскает барабанный кофр в руках через пять штатов. У нас был очень смешной диалог в Лос-Анджелесе. Встречавший нас человек заговорил: “Я видел кофр. Вы — музыканты?” — “Да.” — “А что у вас за жанр?” Саша говорит: “Мы работаем в жанре трагической клоунады”.
Если серьезно, то название вашему жанру — антифон?
У нас так альбом назывался. Мы знакомы с Сашей много лет. Я — его фанат с ранней юности. Мы знали друг друга пару недель, когда я приехала в Питер. Саша тогда пел в хоре церковном и был звонарем в церкви. Первое, что он сделал, — притащил меня на колокольню, чтобы я с ним звонила. Зябкое, ледяное, питерское утро. Шесть утра. Саша выходит в шапке и звонит в колокола… Это приключение начиналось, как абсолютная авантюра. Мы не собирались ехать ни в какой длинный тур. Сашина жена Юля — удивительный книжный график. Именно ей я заказала оформление книги “Работа горя”. Мне нравится, как она работает. Очень тонко, без вычурности, суперлаконичный стиль. На протяжении какого-то времени все тексты, к которым она рисовала виньеточки и объединяла в одно стилистическое единство, валялись у них по всему дому. Это была Юлина работа. Саша не смог их избежать, пребывая в этом поле месяцы, пандемические месяцы 2020 года. Выяснилось, что мы совсем недалеко друг от друга живем. Тоскливо, очень непонятно, как дальше жить, будут ли вообще какие-то концерты… Я предложила: “Саша, давай попробуем что-то сделать. Просто порепетируем, чтобы потренировать беглость пальцев”. Саша как раз купил себе бас-гитару. Когда взрослый человек, который последний раз играл на басе тридцать лет назад в питерской андеграундной команде, покупает ее себе, это без последствий не обходится. Как он говорит: “Спустя тридцать лет ремиссии…”. Мы стали пробовать, придумывать форму: я читаю текст, Саша следом поет песню, и текст становится совершенно другим, сильно меняется смысл… Мы еще не думали, что в какой-то момент сыграем сотый совместный концерт. Такое случилось в Каннах. Сейчас, после американского тура, мы где-то в сто десятом находимся. Это только кажется, что можно как-то все спланировать и какие-то есть далеко идущие планы. На самом деле, каждая совместная работа сама себе простраивает какой-то маршрут. Мы хотели сыграть программу друзьям. Первое, куда мы ее повезли зимой 2020 года, — в Украину. Одесса, Киев, Харьков. Счастливейшие наши гастроли. Там состоялись первые концерты. Программа называлась как-то по-другому. Потом стала называться “Ручная кладь”. Сейчас — “Дополненная реальность”… С Сашей работать удовольствие. Мне выпал с ним просто кармический подарок. Сказать, что он — абсолютная музыкальная энциклопедия, — значит ничего не сказать. Человек, который обладает такими знаниями в таких разных сферах… После концерта он во весь голос поет казачью песню или какой-то знаменный распев допетровской эпохи. Когда тебе скучно, он способен в поезде читать лекцию об отличии силлабо-тонической системы стихосложения от силлабической на примере польских поэтов с точными цитатами на польском языке. Это вообще не проблема для него! В туре Саша все время пишет музыку. Когда его музыкальный аппарат перегревается, он выдыхает и просто для того, чтобы сменить деятельность, может рассказать о какой-нибудь ритмической системе африканских песен. Он защищал диплом по африканским народным песнопениям, круто их играет и на каком-то из африканских языков свободно говорит. Он — суперзвезда, а я — разряжающий атмосферу элемент.
Саша сочиняет музыку. А вы пишете стихи во время поездок?
Да, мы даже договорились, что он мне будет давать задания, а я — писать по тексту в день. Задания выглядели так. Он находил классический текст, из него мне можно было что-то взять. Например, размер. Так, чтобы его никто не узнал. Он мне присылал какой-нибудь совершенно забытый, занесенный снегом в истории текст вековой давности и просил что-то придумать. Иногда это никогда не публикуется, иногда внезапно получается то, чего ты сам от себя не ожидал. Тогда мы берем это в программу.
Вы тестируете новые произведения на аудитории?
У меня есть три любимых адресата. Саша в их числе. Когда я заканчиваю свежий текст, мне достаточно разослать его трем людям, получить в ответ иногда просто сердечко, объятие и понять, что это хорошо или нет. Потом мы решаем, брать свежий текст в программу или нет.
Ваш декабрьский европейский тур пройдет с той же программой, что и американский, или будут какие-то изменения?
Мы практически никогда не играем одну и ту же программу. У нас даже внутри американского тура не было ни одного одинакового концерта.
То есть можно за вами ездить все время и каждый раз услышишь что-то новое…
Американские концерты отличались очень сильно, потому что в зале был человек, которого непосредственно касалось написанное. Я меняла многое, переставляла внутри, чтобы этому человеку прочитать то, что он хотел бы услышать. А еще у нас есть момент, когда я спрашиваю зал, что они хотят услышать. В разных городах это настолько разные вещи! Есть корпус старых текстов, который более-менее известен. Я примерно знаю, что люди спросят. Но иногда бывают неожиданные предложения. Я даже могу не помнить это наизусть, но найти и прочитать. Интересно самой вспомнить. Люди помнят тексты семнадцатилетней-шестнадцатилетней давности, которые никогда не читались со сцены. У них какие-то личные отношения с этими текстами, они где-то когда-то их услышали-прочитали, для них это много значит, и для меня это значит не меньше. Супертрогательная ситуация. На другом конце земли, при других обстоятельствах стихи вошли в резонанс с тем, что было когда-то мной написано.
Уверен, что зрители, которые пришли на ваши концерты, уже хотят услышать и увидеть вас еще раз. Когда снова в Америку, Вера?
Я бы очень хотела. Более двух тысяч человек было у нас на концертах, включая закрытый благотворительный, что очень много для меня. Я надеюсь, что мир не потрескается еще больше, что все мы устоим в рассудке и желании двигаться дальше. Мне очень понравилось в Америке. У меня есть мечта — показать Америку детям. Они в Америке не были, но уже в каких-то отношениях с американским кино, Диснеем… В китайском квартале Нью-Йорка у меня был момент, повторяющий эпизод с джазовым музыкантом из пиксаровского мультика “Душа”. Листочек падает, и музыкант спрашивает себя, что такое жизнь и в чем она заключается. В Нью-Йорке очень много деревьев гинкго, о которых я мало знала. Оказывается, это одно из древнейших деревьев на планете. Помнит динозавров, устояло миллионы лет. Оно растет по всему Нью-Йорку. Когда приходит осень, суперкрасиво желтеет. Треугольные, неземной формы листья опадают и превращаются в золотой ковер. И вот мы сидим, разговариваем с другом, и такой листочек на меня летит. У меня вспышка — эпизод из мультика. Вот оно — что-то, что с тобой нигде ни в какой другой момент жизни не может случиться: абсолютно золотой, прозрачный на просвет листочек дерева гинкго в Нью-Йорке. Совершенно уникальный момент! Еще не знаешь, что нас ждет (в Нью-Йорке был наш первый концерт), ты полон волнения, смятения, и вдруг — счастливое мгновение… Я очень буду стараться, чтобы все сложилось. Если наши поездки станут традицией, жизнь будет гораздо полнее.
Nota bene! Подробности и билеты на декабрьский тур Веры Полозковой и Александра Маноцкова по городам Европы — на сайте www.verapolozkova.ru.
