Очередной, 54-й Чикагский фестиваль закончился: раздачей призов в прошлую пятницу и гала-закрытием, а также повторами избранного в воскресенье. За развернутой информацией о наградах, как и принято стало, отсылаю к финальному обзору Сергея Элькина. Я же пока продолжу в прежнем жанре, со своими наблюдениями и замечаниями о некоторых вещах, может быть, более отвлеченного порядка, по фильмам, отмеченным или обойденным вниманием.
Китайский фильм “Пепел – это чистейший белый” (Ash is Purest White; приз за режиссуру у Цзя Чжанкэ, приз за лучшую женскую роль у Чжао Тао) открывается заставкой, как бы или взаправду документальной: забитый народом салон автобуса, камера размеренно скользит по лицам, вот мальчонка с застывшей гримасой то ли удивления, то ли испуга, вот старик с ушедшим в себя взглядом, на заднем сиденье своя коллективная сцена, вон там у окна парочка; теснота и тепло коллективной жизни, и в ней же знаки разъединенности и напряжения, и разлада. Кажется, вдруг и на минуту, что тебе приоткрыли завесу и вроде начинаешь что-то понимать в этой неведомой человеческой вселенной; своего рода социологический очерк, в одном длинном кадре, если даже не эскиз визуальной антропологии. В самом же фильме будет разворачиваться любовная история в рамке этакой бандитской саги, со свой динамикой и не без мелодраматизма, протянутой через пару десятилетий – и каких, ломавших жизнь на корню, как и в знакомом нам сломе от ‘лихих девяностых’ вперед, только, пожалуй, еще драматичней и резче. Вот это-то и показалось мне здесь особо интересным и значимым, помимо и поверх извивов сюжета и отношений, – детали-приметы так меняющейся и в чем-то застывше-неизменной провинциальной жизни в эпоху глобальных перемен, захваченные неким боковым, периферийным зрением, без особой фиксации, но с той настройкой общего широкого взгляда, которая не позволяет совсем расфокусироваться фону, впускает его в рамку почти на равных с передним планом. Сообщает кадру и картине глубину – и тем самым выстраивает для нас определенный контекст понимания, возможно, более существенный, чем все остальное.
В итальянском “Счастливом Лазаре” (с таким прямым евангелическим отсылом уже принято переводить название, в английским варианте Happy as Lazzaro, режиссер Аличе Рорвакер, приз за лучший фильм основного конкурса), наполовину социальной драме, наполовину вневременной притче, затерянная в холмах и временах деревушка, существующая как бы, по неведенью и обману, при крепостным праве, снята и пристально-прозразно и словно бы через мягкие, чуть дымчатые фильтры. Склоны, лощины, заросли, тропы – в сероватой сепии, даже в солнечный полдень; и словно бы сами дышат, и отзываются, в свисте ли ветра, в скрипе ли изгороди. И так же пристально-осязаем и при том будто слегка в визуальных кавычках, цитатами из старого ли кино, из классических ли картин, весь вещный мир, и утварь, и хлеб, и руки, его берущие. И сам Лаззаро, славный малый, то ли деревенский дурачок, то ли юродивый-святой местного масштаба, с неизменной просветленной полу-улыбкой и нескладно-расторопной повадкой – будто часть и ипостась этого фона-мира, плывет по волнистым холмам, тонет в зарослях табачного тростника. Потому, наверное, когда умрет и воскреснет, в притчевом сюжетном провале, уже на городских окраинах, на отвале цивилизации, сюда уже никак не впишется, будет в стороне стоять немым укором – и чуть ли не знаком чужеродности, если не выморочности, самой этой действительности. По жанровой конструкции и посылу фильм, возможно, несколько вторичен; или очень старательно отдает дань великим учителям, тому же недавно ушедшему Эрманно Ольми (как уже, впрочем, писалось; после каннской премьеры и награды прессу он получил большую, в том числе и российскую); но своим зрением и его, как бы сказать, смысловым ракурсом кажется незаемным и сильным, и много, и не вполне очевидное, говорящим.
В одной из короткометражных программ затерялась удивительная десятиминутка замечательного канадского экспериментатора и стилизатора архивного кино Гая Маддина (с соратниками) Accidence (переводится трудно – например, как “Элементы картины” или, возможно, “Базовые основы”) – целиком и полностью открытое упражнение в ракурсе и углах взгляда. По видимости, один-единственный кадр – но растянутый как бы столько же во времени, сколь и в пространстве. Крупный план человека, сидящего на балконе, постепенно удаляется, становится планом общим во всех и многих смыслах, фасадом многоквартирного дома, с множественными ячейками балконов-окон-дверей-проемов – и со своей жизнью в каждом отсеке. Впрочем, окажется, или кажется, что это так складывается единое на всех, драматично-криминальное событие, в его последовательных, но и одновременных элементах-фазах, в разных углах общего действия, разворачивающегося во времени как в пространстве, или в пространстве как во времени. В конце концов, это же универсальный континуум, как нас учили. И тут уже все зависит от точки и угла отсчета и рассматривания – эксперимент и урок и четкий, и многосмысленный. (У такой конструкции и игры есть свои интереснейшие аналоги в анимации – и Маддин мог их иметь в виду – но об этом нужен другой, особый разговор.)
