Информация о фестивале и аннотации фильмов подробно представлены в выпусках Кинообозрения Сергея Элькина – что оставляет мне пространство для самого привлекательного, и при этом существенного, для критика: соображений по поводу – как отдельных фильмов, так и сюжетов программы, очевидных или скрытых.
“Сердце мира” (приведем и английское название, как обозначено в программе: Core of the World) проходит здесь по дебютному конкурсу, хотя, строго говоря, Наталья Мещанинова человек в кино отнюдь не начинающий, а уже даже знаковый: и как сценарист, и в этом полноправный соавтор, определенной новой волны средне-молодой (как еще недавно выглядело) российской режиссуры, и как самостоятельный документалист, да и ее игровому режиссерскому дебюту “Комбинат Надежда” уже года четыре, и он был вполне отмечен вниманием и наградами. Ну да, впрочем, по регламенту тут первые и вторые фильмы “новых режиссеров” (сериалы – а куда ж без них, работала уже на нескольких – стало быть, не в счет). Занятен, однако, и такой поворот: на представленной в прошлогоднем конкурсе “Аритмии” (и получившей актерский приз) Мещанинова была автором сценария, вместе с режиссером Борисом Хлебниковым; а здесь уже он значится сценарным соавтором. Так или иначе, их союз неслучаен и значим; Хлебников – едва ли не знамя направления этакой ‘новой органики’, и при том, я сказал бы, и по-своему новой, свежей по взгляду и искренней по чувству социальности. Тем же вкусом помечен и подход Мещаниновой, однако со своими обертонами.
На последнем Кинотавре в июне, где “Сердце мира” получило главный приз, говорят, иные закаленные-циничные критики выходили с просмотра с влажными глазами. И потом во всех разговорах, печатных и прочих, различаешь благодарное удивление: как же эта далекая от сладкой мелодрамы и откровенно жесткая по материалу картинка жизни на какой-то там, нам из далека цивилизованного быта непонятной и чужой, притравочной станции, ну или дипломатичней: тренировочной базе охотничьих собак – забирает в себя, ну просто вот накрывает чувственной волной… При том, что тут лис травят, собак искусанных вдрызг зашивают, и пьют, и дерутся в кровь, и вообще персонажи той еще кристальности, а главный так и вовсе недотыкомка, сам в себе потерянный, то добр-наивен-чист до того самого ‘идиотизма’ высоких литературных образцов, то срывается в дичайшую злобу и убить готов, а, может, и вправду убил. В чем тут секрет, судят по-разному: то ли в природе и тварях ее, как в ‘волшебном зеркале’, нам поставленном; то ли в мудрой скрытости чего-то главного, невыразимого; то ли в школе документальности, дающей узнавание ранее незнакомого, и в таковой же точности диалогов. Готов согласиться отчасти и с тем, и с другим и с третьим. Но по мне еще существеннее и интереснее, наверное, несколько иное: особое отношение с реальностью, ее распознавание или выстраивание. Снято это кино вроде бы и без особых ухищрений – и, возможно, именно в силу внешней безыскусности как будто бы без ‘четвертой стены’ (по подслушанному счастливому выражению), то есть без границы арт-условности, мешающей погрузиться в мир, как он есть и дышит. Доверие и уважение к реальному – действительно, особый навык и добродетель документалистов (хотя и не всех и не всяких); в игровом кино это всегда под вопросом, в рамках конвенций условного разных времен, школ и культур. В поколении-кругу Мещаниновой, Хлебникова и некоторых других ощущается еще и аллергия на фальшь, всякого разряда – застарелую и свежеприобретенную, от идеологии до тона, или даже профессионального канона как такового; и когда более, когда менее успешные усилия по ее преодолению. В этом фильме меня, признаюсь честно, может быть, более прочего удивило и забрало даже не сценарное качество достоверности, а и актерское, что уж совсем нечасто бывает, с нынешней российской продукцией особенно. Речь, интонации можно слушать и принимать за чистую монету, не корежась от сериальной расхлябанной деланности, или даже пусть от артхаусного манерничанья; здесь стараются по-живому, без дураков (как это отразится на прокате – ибо нормальный, в речи этой и такой необходимо живущий матерок, по новым законам-правилам придется убирать, ‘запикивать’, то-то добавит правды чувства… – уже другой и печальный вопрос). И то же, как кажется, работает на уровне ‘языка телесности’, этакой интонации движения-жеста. Да и то сказать, попробуй ‘наигрывать’, как говорится, в одном кадре с братьями нашими меньшими – известное ведь правило: не выводи собаку на сцену, мгновенно всех переиграет. Ну, а тут словно решили проверять себя на самом жестком оселке. И профессиональную свою органику – и человеческое в нас.
При всем том, догадываюсь, втягивать в себя такая реальность может всех по-разному, и достоверность этого рода может восприниматься трудно; и можно увидеть слабости в драматургической конструкции, да и иные. И с сюжетным внешним конфликтом, по видимости, очевидно спорном – вроде как дурачки-активисты ‘зеленые’ против то ли порочного охотничьего лобби, а то ли против природного порядка вещей и людей в нем живущих – надо разбираться отдельно. В более детальном разговоре и в сравнениях с вещами другими.
Еще один участник дебютного конкурса, украинский режиссер Роман Бондарчук – тоже изначально документалист, с достаточно известными вещами в фильмографии: “Евромайдан. Черновой монтаж”, “Украинские шерифы”, “Диксиленд” – из недавних и актуально-современных, хроник момента и прямого социального портретирования. В игровом же его дебюте “Вулкан” (Volcano) реальность времени-места (прихерсонские степи, неявно пост-крымско-донецкая эра) микшируется с воспарениями (или провалами) в почти что фантасмагорическое или, возможно, символическое. Потерянный в прямом и переносном смысле-регистре главный герой, переводчик при международной миссии, едва сделав шаг в сторону, сразу обречен на крестный путь через все круги межеумочной вселенной между миром и войной, какими ни есть цивилизацией-порядком и смертным беспределом в их отсутствии. Достоверность, или рамки восприятия, тут другого рода – как бы сказать, условно реалистического киноповествования более или менее привычного канона; ну еще, возможно, с некоторой прививкой довженковского эпического поэтизма. Не без силы и достоинств, не без апокалипсического привкуса получается тут пейзаж после битвы или на ее обочине; однако кажется, что никак не ставит под вопрос ни оптику зрения, ни рамки игры, ни характер и проблемность этой самой реальности в итоге.
В немецко-французском фильме основного конкурса “Транзит” режиссера Кристиана Петцольда (Tranzit) декорации-конвенции времени-места откровенно де-пере-конструируются; приблизительная экранизация военного романа Анны Зегерс как будто ставится в каноне поздне-модернистской европейской драматургии. Бегство из оккупированного, предположительно, и ‘зачищаемого’ – от кого и кем не обозначено с определенностью – Парижа в Марсель, к консульствам-визам и уходящим в спасение или на смерть кораблям; все в узнаваемых деталях и с должным напряженим-саспенсом, и чувством-звуком гибели всерьез – однако в одежках гомогенной неразличимой современности, от униформ до машин, и кажется, что и характеров. Мерцающий, оборотнический сюжет – кто за кого себя выдает, где собственная жизнь, а где чужая, что кажется и что есть – отзывается в мерцании условной историчности. И странное дело – в этом не жертвуется достоверность; правда проживаемых коллизий просто словно бы расширяется, распространяется на разные эпохи и пространства. Можно прочесть как парафраз “Касабланки” или “Месье Кляйна”, или другой какой классики жанра и темы, а можно при том и смотреть как замысловатую, но и прозрачную и живую притчу о беженстве вообще, от всех и всяких зол и бед, сейчас и всегда. Реальность этой судьбы, одной на всех, если и сконструирована, но неоспорима.
Фото предоставленны пресс-службой Фестиваля
