Да, это уже 60-й. Сам я, получается, прошел с ним где-то полдистанции, календарно 32-й для меня – ну, может быть, с одним-двумя пропусками, уже и не упомнить. На одной из первых премьер раскланиваемся по старой уже памяти с Майклом Куцей – отошедший от дел практических, все равно и навсегда основатель и душа фестиваля, по-прежнему бодр, радушен и памятлив – подумать только, затеял это безнадежное вроде бы, почти что киноклубное, по знакомым параллелям, начинание в свои 22…
В юбилейном ролике – по датам кадры-образы-лица-имена в плотном монтаже-калейдоскопе; многие и многое станут классиками и классикой за отчетный период. История этого все еще молодящегося искусства пишется на глазах, если наблюдать и видеть. И – история десятилетий, времена и нравы кажутся спеленутыми кинолентой, упакованы, спроецированы в нее; даже если не остается уже и «носителя», отражения-рефлексии отфиксированы в памяти жанра, как теория постулирует и зрительский опыт пусть подсознательно откликается. Весь мир – наверное, для нас, не театр все-таки, а скорее кино.
Сходного рода мотивы проявлялись для меня и в каких-то фильмах нынешней программы, пусть в полуслучайной выборке на начало марафона; в разных разрядах и вариациях.
Вот итало-французский The Time It Takes (переведем слегка неловко: «Время на все»; режиссер Francesca Comencini) – как бы канонический ‘роман воспитания’, история взросления, но с тем самым доворотом-условием игры: отец – кинорежиссер, и дочь вырастает при нем и в его мире-профессии. Вот девчушка слоняется по съемочной площадке (и не чего-будь, а Пиноккио, для мотивного комплекта), и все никак не выгонишь ее из кадра, как не мечется, пока не спрячется на корточках в траве. Отец-режиссер кричит на сорвавшегося ассистента: это только кино, жизнь первее и важнее, эти люди здесь живут, а мы только надоедливые гости. Так ли оно на деле и в сюжете – как посмотреть. Дочь с отцом пройдут в тесной, даже слишком, связке через все и всяческие передряги-треволнения, времена-этапы – и вот уже он, почти совсем старик, на дочерней съемочной площадке; не столько даже ремесло по наследству, а больше отрава в крови; то ли родовое проклятие, то ли спасение, восполнение жизни. И потом полетят они вместе над киношным ли, настоящим ли пейзажем, то вместе, то разделяясь в небесах, то ли прощаясь наконец навсегда, то ли наконец-то уравниваясь в ощущении судьбы – и кино как вечной, неизбывной метафоры ее.
Или франко-немецкая документальная лента The Return of the Projectionist (переведем по нашенскому опыту: «Возвращение киномеханика», режиссер Orkhan Aghazadeh) — где-то в азербайджанской затерянной глубинке старик-киномеханик пытается остановить-восстановить время, починить-реставрировать те самые-настоящие мастадонты-проекторы. Сопровождающая камера честно наблюдает-фиксирует процесс и срез жизни в нем. Молодой подмастерье-кинолюбитель помогает; ловят в горах интернетный сигнал, заказывает ископаемые проекционные лампы, с доставкой через месяц; пока же чуть не всем миром мастерят экран, сколачивают раму, женщины шьют полотно. Зрительское обсуждение на мирском сходе: чего народ пожелал бы? – а вот бы доброе старое индийское кино, как бывало. И да, вроде как раздобывают пленку-копию, и лампы светят, и собираются наконец на первый сеанс. Все, правда, комом, техника отказывает на полдороге, и к тому же в фильмокопии недостает финала, последней части (кто не помнит – это десятиминутные обычно бобины пленки, которые поочередно ставят на аппараты; так и обозначалась внутри-цехово длина фильма, по этим ‘частевкам’) – ну да и это преодолеем, молодой ассистент сварганил что-то сам на концовку и покажет-расскажет с портативного видео-проектора. Культур-ностальгия не умирает и все превозмогает; коллективный киносеанс, соборное смотрение – все при нас; в фестивальном ведь зале и смотрим это, в конце концов, все на/во все проецируется.
И даже в анимации: в австралийском полнометражном «Мемуаре улитки» оскароносца, за раннюю коротметражку, Аллан Эллиота (Allan Elliot – Memoir of a Snail) – лихой и рефлексивной трагикомедии, в честном-старом кукольном стопмоушен, с почти совсем артхаузным вкусом и качеством (столь трудным и редким по-прежнему в анимационном полном метре) – и тут проступает двойной экспозицией кино-авто-рефлексия. Героиня, после всяческих пертурбаций, поступает в мульт-кино-школу – и показывает со-персонажам в кадре и нам в зале свой первый кукольный (конечно же!) фильмик, нескладно-щемящую рифму-вариацию того же сюжета и стиля, в которые и вставлен кольцующей кодой. Кино в кино и куклы в куклах – неизменно и заново мерцающая проекция двойного зрения.
И в этой новейшей мульти-тотально-медийной реальности, мерцающей в бесконечном визуальном изо-ото-бражении на бесчисленных экранах, проекции, в оптическом или психологическом значении-применении, правят бал – с ними и в них, под грозовыми небесами дня и века, уходим в утешительную иллюзию или в спасительную рефлексию поочередно или одновременно.
