Поцелуй в диафрагму и оптика стиля

Об оскаровских номинантах в короткометражной анимации

Oscar Animation 2025

По традиции – на фоне всего и вся и несмотря на – календарная и как бы просветительская обязанность: заметки о короткой, то есть более приближенной к артхаусу, по идее, анимации, номинированной на Оскара.

При всех обычных оговорках, повторяясь из года в год, насколько эта пулька представительна, с оглядкой на ‘настоящий’ контекст данного особого кино, все же она оказалась на сей раз достаточно любопытной. Хотя бы в том смысле, что ‘стыдных’, маловысокохудожественных вещей – как почти непременной сю-сю-милоты в китчевом бесстилье — в общем-то нет; а есть, напротив, фильмы значимые, отмеченные на авторитетных ‘профильных’ фестивалях, и даже по-своему радикальные. Может быть, еще и потому, что и – тоже не очень обычное дело – нет фильмов американских, целиком международная получается категория.

Не вдаваясь в подробные аннотации – подборки сейчас идут в каком-никаком ограниченном прокате и что-то рано или поздно появляется на сети, для интересующихся – скажем вкратце не столько о сюжетах, сколько об иных гранях.

Для начала – фильмы отчетливо детские. Французский Yuck! (передадим впрямую: «Фу!»; режиссер Loïc Espuche) – вроде бы расхожая лихая-глянцевая стилистика, но все же с каким-то доворотом, французского, что ли, вкуса; детишки – вот поди ж ты – со стыдливым любопытством подсматривают поцелуйчики взрослых, в томленьи самопознанья, чтобы в конце концов выдать – пусть почти толстым намеком – как будто тот самый сакраментальный ‘поцелуй в диафрагму’. То ли мягкая пародия, то ли вовсе омаж давнему канону – вполне тут кажется в стиле и тоне. В японских «Волшебных конфетах» (Magic Candies, режиссер Daisuke Nishio) — они, да, открывают запертому в одиночестве мальчику иное измерение привычного-обиходного, диван домашний заиграет-заговорит, что уж там любимая собака, и отцовские мысли-чувства подслушает, и к другим наконец сможет подойти. Почти гипер-реалистичный предметно-пейзажно-кукольный мир-стиль, даже сквозь компьютерную лакировку, эту легкую магию принимает, переводит в сентимент без сентиментальности.

В иранским – даже так – In the Shadow of the Cypress (скажем скорее: «Под сенью кедра»; режиссеры Hossein Molayemi, Shirin Sohani) рисунок в полу-условной и довольно смелой графике, хоть и не очень чтобы нового толка, держит напряжение пунктирной истории об отце и дочери в уединенном домике у моря; попытки спасти кита, выброшенного штормом на берег, и ветерану спастись бы от травмы военной памяти. Разрешение коллизий весьма драматично, пусть с несколько наивной прямотой, почти тоже прямиком в диафрагму, скажем, но и с честным, опять же, сентиментом, общечеловеческого, что ли, порядка.

И теперь работы серьезного веса и репутации, как ни относись по личному вкусу. Beautiful Men (переведем как «Красавцы»; Франция, Бельгия, Голландия, режиссер Nicolas Keppens) – три брата отправляются в Стамбул на процедуры от облысения, но назначили только на одного; почти бы для анекдота посылка, но становится почти притчей, снова об оттенках одиночеств, и неловкости самоощущений, и притирок, и преодолений. И снова куклы, тоже как бы гиперреального разряда, но поданы-живут иначе, в отстраненной отчетливости оптики или уже вовсе в размытости босфорских туманов, одно другое как будто дополняет – и тем достраивает до некоторой словно бы экзистенциальной полноты, если доверяться полноте-цельности стилевой.

И наконец, еще большей работы вовлечения требует голландский фильм Wander to Wonder (переведем, пожалуй, с необходимой вольностью как «Навстречу чудесам»; режиссер Nina Gantz). Тут уже наслоения рамок форм и сюжета: старого знакомого шаблона, где-нибудь из 1980-х, детское ТВ-шоу, с ведущим и куклами-зверушками – но вот хозяин, старый добрый Карабас, умер и лежит в тесной студии, и его подопечным надо жить самим, и из-под костюмов вылупляются актеры-люди – то есть опять же куклы, разумеется, но иной уже, скажем, модальности; и сама идея кукольности переведена на другой план. Дальше – больше: под вопросом и модальность их мирка (если не мира вообще), он подлежит не столько обживанию заново, сколько деконструкции, что в фигуральном-терминологическом, что в прямом-грубом смысле, и до упора, дотла. Чтобы в конце-катострофе забрезжил некий свет – в проеме окна наружу, как в конце тоннеля. Такая вот получается, как можно считывать, сложносочиненная, но в общем и прозрачная метафора — кукольно-человеческого состояния. Или переживаемого момента, если получается примерить.

Оставьте первый комментарий

Оставить комментарий

Ваш электронный адрес не будет опубликован.


*