16 и 17 ноября спектаклем “Эверест”/“Алеко” Чикагский оперный театр открывает новый, сорок седьмой сезон. О неожиданных пересечениях и “странных сближениях” сочинения британского композитора Джоби Тэлбота и первой оперы русского классика Сергея Рахманинова – в эксклюзивном интервью дизайнера по костюмам и декорациям спектакля, профессора, преподавателя дизайна театральных костюмов Иллинойского университета в Урбане-Шампейне (Illinois at Urbana-Champaign) Ольги Масловой.
– Оля, расскажите, пожалуйста, о предстоящем спектакле.
– Это полноценный, красочный спектакль с костюмами и декорациями. Оркестр с большим хором находятся на сцене и являются участниками действия, органично вливаясь в наш дизайн. За костюмы я отвечаю полностью, декорации мы делаем вместе с моим постоянным коллегой, художником Грегом Митчеллом. Это не первое его обращение к русскому репертуару. Он работал со мной и Лидией Янковской над “Иолантой” и “Борисом Годуновым” в Сан-Франциско в качестве художника по свету и видео.
– “Цыганы шумною толпой По Бессарабии кочуют. Они сегодня над рекой В шатрах изодранных ночуют…” Поэма Пушкина и музыка Рахманинова не только романтичны, но и очень живописны. Слова и музыка рождают в голове южные, теплые ассоциации. Цыганский табор, шатры, море, солнце…
– В спектакле будет все, что вы описали – море, солнце, табор, шатры, – но не только это. Во всем, что я делаю, меня интересуют два аспекта: сценическая картина (для меня театр – картина на сцене) и история; что происходило в тех исторических условиях и как к этому относится сегодняшний зритель. Для меня интересна “картинка века”. С режиссером Диланом Эвансом нам было важно, как история “завибрирует” сейчас и “завибрирует” ли. Поэтому я очень углубленно отнеслась ко времени и месту действия. Есть разные слои и уровни обеспеченности цыган в разных местах. В Америке очень маленькая цыганская община, она уже давно ассимилировалась. В Европе (особенно сейчас) продолжает быть актуальной проблема столкновения цыган с местными жителями…
“Алеко” – первая опера Сергея Рахманинова. Он сочинил ее за три с половиной недели в качестве дипломной работы в Московской консерватории. В основе оперы – поэма А.Пушкина “Цыганы”, автор либретто – В.Немирович-Данченко. Премьера оперы состоялась в Большом театре 27 апреля 1893 года. Успех был единодушным, среди самых горячих сторонников оперы был П.Чайковский. В дальнейшем “Алеко” часто ставили в театрах России и Европы, арии из оперы исполняли самые великие оперные певцы. В ЧОТ партию Алеко исполнит американский баритон российского происхождения Алексей Богданов. В партии Земфиры – Мишель Джонсон, в партии Молодого цыгана – Эндрю Бидлек.
“Эверест” – опера современного британского композитора Джоби Тэлбота. В основе либретто Джина Шира – бестселлер американского писателя и очевидца описываемых событий Джона Кракауэра “В разреженном воздухе” (“Into Thin Air”). Роман возвращает нас к трагедии, случившейся во время восхождения на Эверест весной 1996 года. Тогда в результате неожиданного шторма погибли восемь человек. В опере рассказывается история трех альпинистов. Премьера “Эвереста” состоялась в 2015 году в Опере Далласа. Газета Wall Street Journal написала, что музыка оперы “заставляет зрителей жить и умирать вместе с персонажами”, а критик Dallas Voice отметил “потрясающе мощный голос Тэлбота – одного из самых убедительных композиторов своего поколения”. В главных партиях – Алексей Богданов и Эндрю Бидлек. На спектакле “Алеко”/“Эверест” ЧОТ впервые работает с хореографом Алексеем Кремневым (Балетный центр A&A Ballet) и хором “Аполло”. “Алеко”/“Эверест” – режиссерский дебют Дилана Эванса, многолетнего ассистента режиссера ЧОТ.
– Как “Эверест” и “Алеко” связаны друг с другом? Казалось бы, перед нами – две совершенно разные истории…
– “Эверест” и “Алеко” внутренне связаны уходом человека от общества и поисками себя в этом мире. Действие спектакля происходит в 1996 году. Главными героями в “Эвересте” и “Алеко” движет стремление к уходу от рамок цивилизации и внутренних рамок, от рамок того, в чем человек существует, к идеализированной свободе, будь это природа или общество с другими социальными и нравственными нормами. Герои уходят от чего-то структурированного, что, как им кажется, не дает им счастья и свободы, к высшему, большему, иному, что даст им либо новые высоты, как в случае с “Эверестом”, либо новые широты, если мы говорим об “Алеко”. Главный герой “Эвереста” – обычный почтальон, откладывающий свою зарплату на то, чтобы поехать на Эверест, к свободе. И Алеко стремится к свободе. Оба героя уходят от реальности и сталкиваются с природой, которая их не принимает.
– Интересная мысль. А куда мы денем любовь, ревность, страсть? Действие “Алеко” развивается по законам мелодрамы, чего в “Эвересте” нет. Мне кажется, здесь с вами можно поспорить…
– Давайте. С чего начинается “Алеко”? С того, что Старый цыган рассказывает, как Мариула родила ему дочку и ушла с другим, ее бросив. У Старика спрашивают, почему он не побежал за ней, не убил ее. Он говорит, что живет по другим правилам. “У нас не держат…” Приходит Алеко. Он хочет жить по этим новым правилам. Он полюбил Земфиру и бросает свое общество, в котором другие правила – правила моногамности. Мы при этом не знаем, что Земфире было четырнадцать лет, когда он на ней женился. Алеко приходит, женится на ребенке, а ребенок живет по правилам табора . Земфира считает, что она свободна. В арии “Старый муж, грозный муж…” она почти открыто говорит, что пойдет и проведет ночь с другим. И ничего Алеко не сделает, поскольку таковы правила! И вот тут-то его настигает разочарование. Он пришел в общество с другими правилами, а свои не оставил. Алеко не может примириться и убивает Земфиру от ревности. Заметьте, в финале никто его в полицию не отправляет, никто донос не пишет. Цыгане просто уходят, поскольку у них, опять же, другие правила. А в “Эвересте” альпинисты думают, что выбрали эту природу, и природа тоже должна их принять. Ты – мне, я – тебе. Я пожертвовал всем, я покоряю природу, ты – мной покоренный, и мы счастливы в духовном союзе. Ан нет! У природы правил нет. Это все равно, как неожиданность смерти. Люди не понимают неотвратимость того, против чего бессильны. Можно попытаться сфотографировать что-то с края водопада, но вдруг упасть и умереть… Природа коварна. Природа как кошка.
Мы разговаривали с Ольгой по Скайпу, и в момент упоминания слова “кошка”, как бы подтверждая правоту хозяйки, как само олицетворение Природы и Искусства, появилась Она – красавица Азя (от названия неподвижной звезды Азельфафага). Влюбившись в кошку, Ольга привезла ее из Москвы. В американском доме москвичка Азя освоилась быстро. Кроме Ази, у Ольги еще живет кот Мышкин. Князь Мышкин. Живут они дружно, в тепле и уюте, вдохновляя хозяйку на творчество.
– Посмотрите на финал “Алеко”. Алеко убивает Земфиру, стоит с окровавленными руками, а цыгане не мстят. Они уходят, оставляют Алеко.
– Они выгоняют Алеко из табора…
– Алеко остается один. Он потерял все, не получив то, за чем шел… Мне интересно наблюдать, как мои студенты пытаются найти подобные истории в маргинальных обществах, живущих по своим нормам. Например, один студент представил “Алеко” как историю ирландских цыган-путешественников в шестидесятых годах прошлого века. Ученый-антрополог из Кембриджа принят в табор и влюбляется в Земфиру. Он бросает карьеру, поскольку в цивилизованной Великобритании жениться на девочке четырнадцати лет абсолютно неприемлемо. Она еще ребенок, она выходит замуж только для того, чтобы ей купили свадебное платье, которое стоило тридцать пять долларов, что было в то время целым состоянием. А потом Земфира влюбляется в своего сверстника… Мы часто не задумываемся, что потерял Алеко и почему он наказан? А ведь он наказан. Важно понять, что человек не может вернуться туда, откуда ушел.
– С временем действия понятно. А место? Где вы нашли Бессарабию в 1996 году?
– Место действия – Восточная Европа и Германия. Для меня важно было найти ощущение современности в цвете. Я нашла несколько галерей в Берлине с большими коллекциями работ современных цыганских художников. Я экстраполировала цветовую гамму Эвереста – абсолютно стоического места – и фонтана красок в “Алеко”. Публику ждет сюрприз в финале. Этот сюрприз родился неожиданно, когда я перечитывала истории, как живут романские таборы и как они сосуществуют с местными жителями. Могу только призвать всех обратить внимание на задник сцены. Он и красивый, и смысловой одновременно.
– Из вашего сайта я узнал, что это ваше второе обращение к “Алеко”. Вы ставили эту оперу с Лидией Янковской в Бостоне. Режиссером была Анна Кравец. В какой степени костюмы и декорации нового спектакля повторяют прошлую постановку?
– Все абсолютно другое: время, место действия, ощущения… С Аней Кравец мы полностью погрузились в атмосферу романтического спектакля. Зрительный зал превратился в табор с котлами, тряпками, кибитками… Все “выплескивалось” не просто в зал, а даже в фойе. Мы делали XIX век с оригинальными цыганскими танцами и аутентичной цыганской музыкой. Та постановка была, с одной стороны, более многослойная, с другой – более заземленная и реалистичная. Сегодня я больше упираюсь в реальность. Чтобы избежать приблизительности, я много изучала жизнь современных цыган. При этом наша постановка получилась более стилизованная. Цыганские танцы в хореографии Алексея Кремнева исполняет группа артистов балета в составе восьми человек. Это балет, а не цыганский танец, каким мы его себе представляем.
– Замечательно, что ЧОТ привлекает русскоязычных представителей творческих профессий. Вы, Лидия Янковская и Алексей Кремнев – трио, которое, я уверен, не позволит наделать разных глупостей на сцене, как это было, например, в спектакле “Евгений Онегин” в Лирик-опере…
– Мы стали сотрудничать друг с другом практически сразу. Хореография Алексея очень сильно на меня повлияла в плане идей с костюмами. Стилизация пошла от его хореографии. Для меня было очень интересным процесс экстраполяции движения в краски. Например, я не оголяю руки женщинам, поскольку в этом случае перестает работать силуэт… Я пыталась использовать все немного в возвышенном, что ли, ощущении, сохраняя главное – Жизнь! У нас никоим образом не карнавальная опера, а живой, настоящий спектакль.
– Вы сами придумали весь спектакль. Что же делает режиссер?
– Ну что вы! Я вообще не могу одна работать. Пишу ли я либретто, создаю ли костюмы, результат получается только в диалоге. Первым делом режиссер Дилан Эванс принес картину Руссо и сказал: “Я хочу, чтобы сценография переливалась в костюмы, а костюмы – в сценографию”. С Диланом как раз интересно работать. Он ведет линию движения, работает с актерами, “вдыхает душу”. Без него все бы развалилось. Он прекрасно разбирается в музыке, быстро подхватывает идеи. С ним легко работать. У нас очень хорошая, дружная команда.
– Что для вас труднее – создавать костюмы для оперной классики или для современной оперы?
– Самое сложное – повседневные костюмы сегодняшнего дня для современных постановок. Кодификация доступа усложняется, поскольку одежда – слишком бросовая вещь. Купить пальто – все равно что купить лоток яиц. С одной стороны, люди становятся более свободными в самовыражении, с другой – классовая система настолько смешивается, что определить человека и сделать так, чтобы он был понятен и прочитывались его положение, статус, состояние, – дело очень сложное. В университете я веду класс “Драматургия костюма и социальная психология одежды”. Мы изучаем душевное состояние человека в зависимости от его одежды. Очень сложно не удариться в клише. Как опишешь современного человека? Например, я ношу все черное, а сегодня прибежала на встречу со студенткой в спортивных штанах, футболке, желтых кроссовках и шубе, которую схватила в последний момент. Она лежала под рукой для какого-то спектакля. Как меня описать?
– Вам не обидно, что столько сил, усилий вы тратите на создание спектакля, который пройдет всего два раза?! Игра стоит свеч?
– Знаете, это так же, как либретто. Ты сразу отпускаешь одну работу и переходишь к следующей…
– Текст сохраняется на бумаге, а спектакль живет лишь в воспоминаниях…
– В этом кайф! Как буддистские монахи, которые мандалу делают из песка. Как любовь, как солнечный удар. Как внезапная смерть. Я была летом в Москве, и на меня упал камень. Пролетел мимо виска непонятно откуда. Ясный, прекрасный день, и вдруг… Я вспомнила Воланда: “Кирпич просто так никому на голову не падает”. В такие секунды понимаешь неповторимость жизни. Вот ты есть, а через секунду тебя нет. Для меня как раз классно то, что каждый спектакль – как маленькая смерть. Возможно, именно поэтому я и люблю театр. Неожиданная конечность усилий дает ощущение, что их следует поберечь. Вот есть два часа, и если ты засунул нос в телефон, то пятнадцать минут из этого времени пропустил. Или опоздал на спектакль, и все. Или самолет задержался, и все. Мне очень нравится ощущение “и все”. Для меня это есть, скорее, положительное состояние.
– С “Алеко” все понятно. Пушкин, Рахманинов, классика оперного театра… А почему стоит послушать “Эверест”?
– Потому что нам, русским романтикам, близко ощущение и желание победы над природой. Мы все выросли на Визборе, ходим в походы… Ощущение, что прошел, дошел, что ты – король мира, – оно есть. Это очень русское состояние. Все ходили с кислородом, а русский альпинист Букреев – без. Мы – люди победители. Мы любим сказать: “Я это сделал”. Ощущение преодоления у нас в крови. Срезонировать с этим очень легко. Нам близко ощущение внезапных потерь, которых у нас за последнее время было очень много.
– Что же делать с идиосинкразией массового зрителя к современной опере?
– В опере Тэлбота как раз очень красивая музыка… Знаете, воспитание терпимости к новому – задача каждого человека. Сейчас Бродского в России поют уже в ресторанах. Прослеживая путь моего любимого поэта, я к этому отношусь очень оптимистично.
– Так “рыжему”-то, как известно, “биографию сделали”…
– Да, но вопрос в том, читают “рыжего” или нет. Дело не в биографии. Придет новое поколение, и новый звукоряд – тот, что сейчас кажется какофонией или чужеродным состоянием, станет привычным. “Гамильтон” был невозможен двадцать-тридцать лет назад, а сегодня мои дети наизусть поют песни из этого мюзикла. Требуется какое-то время, чтобы возникло совпадение звукоряда с публикой. Надо найти неожиданные ходы и двери. Если вдруг дверь будет не там, где ее ожидают, а где-то сверху, под наклоном, а если ты туда заберешься, тебе там еще леденец дадут… Надо искать, с какой стороны эту дверь открыть.
– В ноябре 2018 года в Москве с большим успехом прошла премьера оперы Ильи Демуцкого “Для “Черного квадрата”. Представление состоялось в помещении музея Новая Третьяковка, а главным “действующим лицом” (в кулуарах шутили – “исполнителем главной роли”) стала картина Казимира Малевича “Черный квадрат”. Вы наряду с Игорем Конюховым были автором либретто. Я понимаю, что талантливый человек талантлив во всем, но тем не менее между работой либреттиста и сценографа, дизайнера по костюмам – дистанция огромного размера. Как вас занесло в драматургию?
– Дело в том, что я с драматургии начала. Мое образование в Харькове было режиссерским, первое трехлетнее образование в Америке – драматургия в чистом виде. А потом я поступила в Нью-Йоркский университет на художника по костюмам и декорациям. Это моя вторая магистратура.
– То есть вы в одном лице можете выступать во всех ипостасях: как режиссер, драматург и художник…
– Это дает мне объемность воображения. Я хорошо представляю, как все работает. Когда я пишу, всегда перед глазами картинка, я представляю персонажей, а как режиссер – представляю динамику действия. Делаю всегда так, чтобы мне самой не было скучно.
– Как было бы здорово, если бы американский зритель увидел оперу “Для Черного квадрата”!
– Мне бы тоже этого очень хотелось. Скажу так: планы есть, мы работаем над этим, но что-либо конкретное говорить пока рано.
– Я слежу за вами в социальных сетях и поражен географией ваших постановок. Непал, Колумбия… Расскажите, пожалуйста, о ваших последних проектах.
– Летом я участвовала в постановке балета “Полет” в Непале. Это было очень интересное приключение. Хореограф из Франции, бывшая ведущая солистка Лондонского королевского балета Ализе Бианник. Она же танцевала главную партию. Она очень похожа на Диану Вишневу и по технике, и по внешнему виду. Балет этот на страшную тему – похищение девочек, продажа их в сексуальное рабство. В основе балета лежат истории этих девочек… В столице Колумбии Боготе я работаю уже давно. Недавний проект – опера “Флоренция в Амазонке” по роману Габриэля Гарсиа Маркеса “Любовь во время чумы”. Режиссер – Педро Салазар, бывший ассистент Патриса Шеро. Он много с ним работал. С Педро у нас тесные рабочие взаимоотношения. Мы с ним уже сделали пять проектов, сейчас работаем над шестым. Спектакль был выбран на Международный фестиваль в Манаусе (Бразилия), а после того, как он там успешно прошел, фестиваль заказал нам оперу “Питер Граймс”. 18 апреля 2020 года ожидается премьера… Наконец, совсем недавно в театре Колон в Боготе мы сделали оперу Генри Перселла “Дидона и Эней”. Это совместный проект университета Лос-Андес и нашего университета, в котором студенты работают с профессиональными певцами. У меня были все карты в руках: я работала с художником по текстилю Каролиной Агудело, и было ощущение полной свободы. Работали мы невероятно здорово! Я смогла воплотить некоторые мечты, которые в жизни не смогла бы себе позволить. Это было поставлено в рамках небольшого фестиваля. Спектакль посмотрели в театре Колон, и им открылся в сентябре новый сезон театра. А ближайшая премьера – “Эверест/Алеко” в Чикаго. Точно могу сказать, что будет очень живо, красиво и… человечно.
– Удачи, Оля! До встречи на премьере!
Nota bene! Спектакль Чикагского оперного театра “Эверест”/“Алеко” пройдет 16 ноября 2019 года в 7.30 pm и 17 ноября в 3.00 pm в помещении The Harris Theater по адресу: 205 East Randolph Street, Chicago, IL 60601. Билеты – по телефону 312-704-8414, на сайтах https://www.chicagooperatheater.org/ и www.harristheaterchicago.org.
