Ее красивый, сильный, глубокий голос известен всем любителям оперного искусства. Она поет в лучших театрах и концертных залах мира. Ее контракты расписаны до 2020 года. Она прекрасно понимает оперу, глубоко вникает в психологию персонажей, серьезно подходит к репертуару. В эксклюзивном интервью вашему корреспонденту блистательная певица из Латвии Марина Ребека рассказывает о своей новой работе в Лирик-опере Чикаго, ролях, записях, гастролях и объясняет, почему жизнь для нее важнее карьеры.
– Марина, очень рад снова приветствовать вас в Лирик-опере. Вы дебютировали в театре с ролью Виолетты в “Травиате” в сезоне 2013-14 годов, в сезоне 2014-15 годов исполнили партию Донны Анны в моцартовском “Дон Жуане”. В эти дни вы исполняете роль Лейлы в “Искателях жемчуга” Бизе. С какими чувствами вы возвращались в Чикаго?
– Как к себе домой. Мне очень приятно работать в Лирик-опере. В театре создана прекрасная атмосфера для творчества и всегда придут на помощь, если есть какие-то проблемы. Кроме этого, я люблю Чикаго. Потрясающая архитектура, приветливые люди, великолепная набережная озера Мичиган… Все чисто, аккуратно, красиво! В Чикаго мне нравится все, кроме ветра.
– Что вы можете сказать о вашей героине?
– Я всегда своих героинь “перемалываю, пережевываю, перерабатываю”. Лейла – это сказочный образ. Моя героиня живет на экзотическом острове Цейлон (ныне – Шри-Ланка) в мире красивой природы, древних обрядов и традиций. Помню, в детстве у меня была книга сказок острова Цейлон. Я готовилась к роли и вспоминала свое детское чтение… Во времена Бизе любили писать образы женщин-богинь. Такая женщина наделена сверхчувствительностью, и любовь в большинстве случаев (Лакме, Норма, весталка Юлия из оперы Спонтини “Весталка”) приводит ее к смерти.
– Но в случае с “Искателями жемчуга” любовь побеждает смерть, не так ли? Ведь в финале Лейла с Надиром убегают…
– В финале за сценой звучат голоса Лейлы и Надира, и Лейла поет: “На волнах я в твоих руках”. Но это может быть и голос сверху. Может быть, их убили. Финал открытый… Лейла – образ придуманный. С такими образами легче работать, чем с историческими персонажами. У меня больше получаются героические образы.
– В техническом плане у вас нет сложностей с партией Лейлы?
– Нет. Партия небольшая. Две с половиной арии, два больших дуэта: с Зургой и Надиром. Как большинство французских опер, партия начинается в высокой тесситуре и с некоторым количеством колоратур. Чем дальше, тем больше она развивается и приходит к дуэту с Зургой. Дуэт очень показательный, драматичный.
– Бизе писал, что больше всего он доволен каватиной Лейлы “Me voila seule dans la nuit” во втором акте оперы…
– Там очень красивый речитатив. Она не очень-то и простая, эта каватина. Финальная каденция построена на хроматизмах. Каллас здорово ее пела, в ее голосе было какое-то томление. Вообще, в партии Лейлы надо добросовестно пропевать все полутона, повороты гармонии бывают довольно необычными.
– Какие еще музыкальные фрагменты вы бы выделили?
– Я считаю, что лучшие моменты — ария Надира и финал второго акта. Режиссер придумал интересную балетную сцену. Вокруг нас танцуют ритуальные танцы, нам угрожают палками, засовывают в клетки и уносят.
– В прошлый раз вы рассказывали, как в цюрихской постановке (“Искатели жемчуга” в Цюрихской опере, 2014 год, режиссер – Дж.Даниэль, дирижер – П.Фурнье) вас спускали на домкрате с потолка и один раз декорация вместо того, чтобы поехать назад, поехала вперед. Вас чуть было не столкнули в зал. Так что Лирик-опере до цюрихского экстрима все равно далеко…
– Постановка в Цюрихе была интересная и современная. В Лирик-опере все более традиционно. Все разукрашенные, как куклы, детали декораций светятся в темноте, потрясающие колоритные костюмы Зандры Роудс. Цвета яркие, разнообразные. Зандра была с нами на репетициях и на премьере, следила за всем.
– Марина, в этой постановке вы в окружении прекрасных мужчин — звезд мировой оперной сцены Мариуша Квеченя, Мэтью Поленцани, Андреа Сильвестрелли. Как вам работается с ними?
– В Чикаго собран, по-моему, оптимальный состав исполнителей. Стопроцентное попадание в роли! Сложно найти хороших Надира и Зургу. Партия Зурги очень сложная. Высокая и низкая одновременно. Еще сложнее ария Надира. Особенно его самая красивая ария “Je crois entendre encore”. Она написана очень высоко, все время на высоких переходах. Я Джильи вспоминаю, когда слышу Поленцани. Он потрясающий. Мы с ним работаем второй раз. Пели вместе в МЕТ в “Дон Жуане”. Мы настолько друг друга понимаем, что, кажется, сто лет уже поем вместе. Даже режиссер удивлялся, как такое может быть. Он сказал, что как-то Лейлу и Надира пели муж и жена, и любовная сцена не выглядела такой волнующей, как у нас. Наверно, потому, что мы хорошие друзья, нам легко вместе. И с Мариушем мы старые друзья. Мы и в Лирик-опере выступаем второй раз. Он был моим Дон Жуаном… Хорошие контакты между партнерами помогают созданию цельного спектакля.
– Что делать, если такого контакта нет?
– Мне может не нравиться партнер как человек, но я могу уважать его как певца. Тогда закрываешь глаза на его человеческие качества. Бывает по-другому: человек хороший, а голос средний. Тогда взаимоотношения больше строятся на игре.
– Всегда приходится каким-то образом подстраиваться под партнера?
– Всегда. Есть партии, где ты меньше связан с партнером. Например, в “Травиате” только дуэт, где вроде бы завязывается любовь, но это все равно игра. Во втором действии уже все случилось. Нет процесса. А вот в “Ромео и Джульетте” петь невозможно, если с партнером нет контакта. В “Норме” сцена с тенором в конце очень сильная. В “Искателях жемчуга” контактов у моей героини с партнерами много, и партнеры у меня замечательные.
“Невозможно быть второй Каллас”
– Последний раз мы встречались с вами в Чикаго в 2014 году. За это время у вас произошло много разных интересных событий. Начнем по порядку, с новых партий. Какие вы бы отметили, как самые интересные?
– Самым волнующим для меня был дебют в партии Нормы в Оперном театре старинного итальянского города Триест в январе 2016 года. В один месяц я пела три разные партии в трех разных театрах. Две из них были дебюты. 2 января 2016 года я дебютировала в Мангейме в партии Мими. Потом сразу была Донна Анна в Мюнхене. На Норму оставалась всего неделя репетиций. Для такой партии это очень мало, особенно для дебюта. В Триесте в партии Нормы в 1953 году дебютировала Мария Каллас. Наверно, это как-то связано с морем или экологией, но в этом городе много пожилых людей и они находятся в прекрасной физической форме. На премьере оказалось много стариков, которые слышали Каллас и помнят ее голос… В “Норме” есть множество так называемых традиций, которые я не то чтобы хотела поломать, нет. Я хотела вернуться к изначальному варианту композитора. В чем-то я удерживалась традиций, в чем-то – нет… Очень сложно, когда тебя постоянно сравнивают с Каллас! На генеральной репетиции пожалела, что не выпила водки. Начинается “Casta diva”, у всех уши “на затылке”, все ждут звука Каллас. Слушали каждый мой звук. Была мертвая тишина, а потом зал взорвался. После арии аплодисменты длились, казалось, бесконечно. А после окончания спектакля первый раз в жизни мне устроили дождь из цветов. Я стояла на сцене, и отовсюду на меня падали цветы: из партера, с балкона, из оркестра. Я не могла понять, что делать. Вся сцена была в цветах. Собрать их было невозможно. Я шла по цветам на аплодисменты. Это было что-то невероятное. Я на всю жизнь это запомню.
– Еще бы, такой триумф в Италии!
– Я думала, что никто на меня не обратит внимания. Подумаешь, маленький итальянский городок. Не тут-то было! Билеты раскупились буквально в течение двух дней, и через день приехали все: итальянское телевидение RAI, радио RAI, еще одно радио, я стала раздавать интервью одно за другим. Пошли рецензии, в которых меня стали сравнивать с Каллас. Я считаю, что это глупо. Невозможно быть второй Каллас и не нужно быть второй Каллас. Каждый артист хорош по своему… В рецензиях обо мне писали очень лестно, и на следующие спектакли приехали фанаты Каллас. Приехали с одной целью – уничтожить меня. По городу пошли разговоры: “Какая-то латышка посягает на нашу Каллас”, и т.д. Я думала, самое сложное – премьера. Нет, самое сложное было потом. Напряжение висело в воздухе. Изучали каждую ноту, каждую интонацию, вслушивались в каждое слово. В дополнение ко всему кто-то полностью записал мой спектакль, а потом запись пустили на радиошоу “Ла Баркачча” медиа-холдинга RAI. Это шоу делают два человека – Энрике Стинкелли и Микеле Суоццо. Обычно они всех критикуют. Я не знаю, что они обо мне говорили, но их программу послушали многие. Они сказали, что взяли запись с Youtube. Потом запись пропала… Было очень сложно, но я до сих пор вспоминаю Триест. Когда я пела Норму в МЕТ, на фейсбуке мне многие писали, что не забудут мою Норму в Триесте, звали вернуться. Дождь цветов навсегда останется в моей памяти. Партию Адальжизы исполняла моя подруга Анна Горячева. Нам было замечательно легко работать вдвоем. Дирижер Фабрицио Карменати нам очень помогал… Этапной стала для меня концертная постановка “Марии Стюарт” в январе 2017 года в Риге. Это был мой дебют в партии, а потом я повторила ее в Римской опере. На данный момент это самая сложная из всех партий, которые я когда-либо пела. Сложнее Нормы. Очень необычная партия: драматичная и в то же время “белькантовая”. Я думаю, такой же станет для меня в следующем году Анна Болейн в Оперном театре Бордо. Это будет мой дебют в партии.
“Экстрим Марины Ребеки”
– А как же ваш любимый Верди?
– Коллекция моих вердиевских героинь пополнилась Луизой Миллер. Это была концертная постановка в Мюнхене с Симфоническим оркестром Мюнхенского радио. Партия необычная и образ необычный. Для меня Луиза – соединение Джильды (из “Риголетто”) с Леонорой (из “Трубадура”). С одной стороны – колоратура, staccato, тонкая техника; с другой – полное наполнение, как в сцене “A brani, a brani, o perfido…” во втором акте, очень сочный квартет a cappella во втором акте… В апреле 2018 года запись выйдет на диске. Сложность в том, что дебют, мало репетиций и сразу на запись… Невозможно не сказать про оперу Массне “Таис”. Я эту оперу обожаю. Я была совершенно уверена, что Пласидо Доминго и руководители Зальцбургского фестиваля скажут, что не возьмут меня, потому что я Таис никогда не пела. Тем не менее они рискнули. Это было лето 2016 года. Мне сказали: “Завтра у тебя прогон со всеми солистами”. “Как? Что? За двадцать четыре часа я не успею выучить всю оперу.” “Мы тебе даем пианиста. Сколько сможешь, столько сделай. За четыре дня успеешь.” Это была, конечно, чистая авантюра с моей стороны, сумасшествие. Но я рискнула и не жалею. Дебют, и сразу радиотрансляция. За семь месяцев — пятая подряд партия-дебют!.. 2016 год был у меня сумасшедшим. Я дебютировала в партиях Мими, Нормы, Таис, Гиневры (“Ариодант” Г.Ф.Генделя), Виталии (“Милосердие Тита” В.А.Моцарта). Кроме этого, я пела Виолетту, Донну Анну, Джульетту (“Ромео и Джульетта” Ш.Гуно), Матильду (“Вильгельм Телль” Дж.Россини).
– Сколько всего партий в вашем репертуаре?
– Двадцать семь партий за десять лет работы.
– Какая из них самая любимая?
– Выбрать одну невозможно. Они все у меня в голове сидят.
– Хорошо, не одну – три?
– Я назову четыре: Норма, Таис, Виолетта, Джульетта.
– Какие партии вы готовы спеть в ближайшем будущем?
– Я бы с удовольствием спела Манон в опере Массне, Русалку Дворжака, Иоланту, Татьяну в “Евгении Онегине”, которую я уже пела в 2008 году, и, конечно, новые оперы моего любимого Верди. В мае 2018 года я буду петь Амелию в опере “Симон Бокканегра”. Это будет мой дебют в этой партии. В Венской опере я буду петь Жанну Д’Арк в одноименной опере. К сожалению, это редко ставящаяся опера, хотя в ней всего три солиста и ее несложно поставить. Потом потихоньку буду приближаться к “Трубадуру”. Мне очень интересны образы Анны Болейн и Елизаветы (опера “Роберто Деверо”). Чувствую, что по голосу готова ко всей тюдоровской трилогии Доницетти. Когда-нибудь, если получится, хотела бы спеть Абигайль в “Набукко” и Мадам Баттерфляй, но это лет через десять, если голос разовьется и будет возможность… Я перехожу на более тяжелый репертуар. Поэтому Лейла в Лирик-опере, наверно, будет для меня последней. Партия слишком маленькая для меня. Негде развернуться.
“Я люблю раздвигать рамки”
– Как у вас развивается роман с Россини?
– Удачно. Я начинала с Россини. Моим первым выступлением на оперной сцене был “Севильский цирюльник” – спектакль для детей в Пармской опере: проект Пармской консерватории имени Бойто и театра Redzo Army. Потом последовали дебюты в партиях Графини де Фольвиль и Мадам Кортезе в опере “Путешествие в Реймс”. Это было окончание обучения в Академии Россини в Пезаро. На этих спектаклях я встретила моего первого менеджера. Мой большой дебют состоялся в 2008 году на Оперном фестивале Россини в Пезаро. Я пела партию Анны Эриссо в опере “Магомет Второй”. Затем последовал дебют в партии Анаиды в опере “Моисей и Фараон” с Риккардо Мути на Зальцбургском фестивале 2009 года. Потом была партия Матильды в “Вильгельме Телле” в Амстердаме, на Оперном фестивале Россини, в Мюнхенской опере и МЕТ, Маленькая торжественная месса с Антонио Паппано в Auditorium Santa Cecilia в Риме (моя первая запись на CD), Stabat Mater на Оперном фестивале Россини, на открытии фестиваля Rheingau в Германии и в венском зале Musikverein. Список россиниевских ролей у меня довольно большой, и от Россини я не отказываюсь. Россини у меня еще впереди. Я хотела бы спеть “Семирамиду”, “Деву озера”, “Армиду”, “Гермиону”. С возрастом этот репертуар остается, так как требует плотного голоса, драматического звучания и колоратур. В принципе, колоратура драм Россини не очень далека от колоратуры трех королев Доницетти.
– Тогда давайте объясним читателям, почему вы уходите от Моцарта?
– Я понимаю, что Моцарта петь полезно и хорошо, но я хочу развиваться. Я спела Донну Анну, Донну Эльвиру, Фьордилиджи, Вителлию, Электру (“Идоменей”); на моем моцартовском диске – Памину, Царицу ночи, Констанцию, Графиню Альмавива. Я хочу петь в новых стилях, ставить перед собой новые задачи и преодолевать новые сложности. Оперы Моцарта — это так называемые “оперы-компании”. В них партии гораздо меньше, чем, скажем, в “Травиате”, “Норме” или даже в “Фаусте”. Мне интересно браться за новый репертуар. Между оперой Моцарта и сольным концертом с оркестром я предпочту концерт. Мне интереснее подготовиться к новой записи или выучить новую партию вместо того, чтобы петь то, что не доставляет полного удовольствия и не ставит новых задач. Я отказалась от партии Донны Анны в четырнадцати “Дон Жуанах” — шести в театре “Лисео” в Барселоне и восьми в Венской опере. Почему? Потому что я не вижу для себя возможностей роста в этой партии. Образ Донны Анны мне не близок и никогда не был близок. Я ее играю, но не люблю, не понимаю, внутренне не сопереживаю, исключая некоторые моменты. Донна Анна меня держит в рамках, а я этого не люблю. Я люблю раздвигать рамки. Моцарт в принципе не позволяет импровизаций и свободы игры. Я имею в виду моменты, когда паузу в зависимости от чувства или эмоции в данный момент можно сделать длиннее или короче, accelerando сделать более или менее ярким. В гениальной музыке Моцарта все размеренно, “каждая нота на вес золота” — поэтому ее полезно петь, но я стремлюсь к новым горизонтам.
– Отказываясь от Моцарта, вы не боитесь потерять важные контракты?
– Мне это не важно. Я фаталист. Я уже исполнила все свои мечты. Я мечтала спеть Травиату, и я ее спела. Мечтала спеть Норму — спела. Из “мечт” у меня остается одна – спеть Реквием Верди. У меня было несколько предложений, но тогда я отказалась. Было рано. Сейчас чувствую, что готова. Да, я понимаю, что могу потерять театры. Легче всего взять солиста на то, что он хорошо знает, но мне нужно расти и развиваться. Я расширяю географию маршрутов. Новая публика, новые горизонты… У меня были выступления в таких местах, где я никогда не пела: прекрасный концерт в Загребе, концерт в Венгрии на Первом фестивале Пласидо Доминго в городе Печь, “Травиата” в Астане. Для меня важнее спеть новую партию, чем мелькнуть со старой в престижном театре. Скоро еду в Дортмунд петь Жанну Д’Арк — новая партия в концертной постановке на фестивале. У меня будут дебюты в Монте-Карло с “Фаустом”, в Парижской опере с “Травиатой”. Должен был быть сольный концерт в Барселоне, но его отменили по политическим мотивам. В апреле в Барселоне у меня будет дебют с дирижером Даниэле Гатти. После моей “Марии Стюарт” он пригласил меня исполнить партию сопрано в Девятой симфонии Бетховена. На ближайшие годы у меня запланированы дебюты в “Лисео”, Мадридской опере, оперных театрах Тулузы и Бордо. Да, это меньшие театры, да, они не такие престижные, но зато они предлагают мне интересный репертуар и новые возможности роста.
“В этой отрасли свое “папство”
– Большое место в вашем творчестве занимает запись альбомов. Расскажите, пожалуйста, о ваших новинках.
– Я записываю альбомы с 2013 года. Мой первый сольный альбом “Marina Rebeka. Mozart Arias” выпущен звукозаписывающей студией “Warner Classics”. Я записала его с Королевским филармоническим оркестром Ливерпуля под управлением Сперанцы Скаппуччи. В сентябре вышел новый альбом “Amor fatale”. Он целиком составлен из произведений Россини. (Это к вопросу о романе с Россини.) Я записала его с Симфоническим оркестром Мюнхенского радио под управлением Марко Армилиато.
Альбом Марины Ребеки “Amor fatale” (лейбл BR Klassik) выиграл Серебряную медаль (с формулировкой “Выдающееся достижение”) Global Music Awards в категории “Сольный вокал”. Альбом номинирован также на Международную музыкальную премию (International Classical Music Awards, ICMA) в категории “Сольный вокал”. Победитель станет известен 18 января 2018 года. Вручение премии состоится в апреле. На персональном сайте певицы http://www.marinarebeka.com/ есть ссылки на все сайты, где можно приобрести этот и остальные диски певицы. Можно купить как целый альбом, так и отдельные арии в формате MP3.
– За операми Россини стоит вся история развития музыки bel canto. Мне интересны героини Россини, нравится их петь. Я считаю, что диск вполне удался… Я счастлива, что записала Вителлию в “Милосердии Тита” Моцарта с Роландо Виллазоном и Джойс Ди Донато. Диск выйдет в июле 2018 года (лейбл Deutsche Grammophon). Дирижер — будущий музыкальный руководитель МЕТ Янник Незе-Сеген. Это была наша первая совместная работа, и сразу – на запись. Мне очень понравилась его эрудиция и глубокое знание материала. Вителлия по диапазону — самая большая партия. Почти три октавы: внизу — “соль”, наверху — “ре” третьей октавы. Партия небольшая, но очень показательная.
– Марина, почему в наше время, когда записи стремительно теряют популярность, вы продолжаете их делать? Точно не ради денег, верно?
– Да уж, на альбомах заработать невозможно. На них можно только потратить деньги. Я это делаю, чтобы в истории музыки сохранился след моего творчества, что-то вроде ведения дневника истории пения. В этой отрасли свое “папство”. Иногда непонятно, по каким причинам звукозаписывающие компании выбирают того или иного артиста. Часто выбирают “своих”. Люди, которые не всегда удачно поют на сцене, могут записываться и звучать прекрасно. Хорошо записываются маленькие голоса. Микрофон приукрашивает маленький голос. Легко записывать голоса, у которых не очень большая разница в динамике между forte и piano. Когда динамика одинаковая, можно с помощью звукозаписи сделать голос тише или громче, и он будет звучать ровно. В жизни такой голос менее интересен, чем в записи.
– Но это же несправедливо! Получается, что самый средний голос можно вытянуть за счет записи и, наоборот, самый прекрасный голос можно испортить записью?
– Конечно, но люди об этом не знают. Раньше записывались исключительно лучшие солисты, которые пели в лучших оперных театрах мира и имели международную карьеру. Их знал весь мир, и мир звукозаписи пытался оставить след их деятельности. Сейчас не так. Есть певцы с прекрасной карьерой, у которых очень мало или практически нет дисков. Я обожаю Ольгу Бородину. У меня есть все ее диски, но для той карьеры, которую она сделала, их слишком мало. Их должно быть больше! Были очень известные певицы, от которых не осталось записей. Вирджиния Дзеани – ее называли лучшей Травиатой. Безумно красивая женщина и замечательная певица. Я в Италии нашла только два ее диска. Россиниевская певица Чечилия Гасдиа. Ее знают только специалисты. Я не нашла ни одного сольного диска Лейлы Гейнджер, Лейлы Куберли… И таких примеров много. У Мариуша Квеченя почти нет дисков. Кто-то предлагает ему писать? Нет.
– Но все равно вы согласны, что даже самый прекрасный голос в записи звучит немного искусственно и живой голос ничего не заменит?
– Конечно. Живой голос, живая энергия, посыл, наполняемость… Живой голос обрастает красками на расстоянии, а не у микрофона. Его ничто не заменит.
“В России особенная публика”
– Возвращаемся к живому голосу Марины Ребеки. На 10 января будущего года у вас запланирован концерт в Москве, в Концертном зале Чайковского. Расскажите, пожалуйста, о программе концерта.
– Я исполню произведения Верди (арии Виолетты из “Травиаты” и Елены из “Сицилийской вечерни”), Вагнера (ария Елизаветы из “Тангейзера”), Чайковского (сцена письма Татьяны из “Евгения Онегина”), Беллини (ария из “Нормы”), Леонкавалло (ария Недды из оперы “Паяцы”), Каталани (ария из оперы “Валли”). Эти произведения — то, что я пела раньше и собираюсь петь в будущем. Московский концерт отражает мой переход к новому репертуару. Программу я выбирала сама и сама выбрала дирижера Михаэля Балке. Он – прекрасный, тонкий музыкант, хорошо чувствует и понимает музыку, дирижировал моими сольными концертами в Европе. С ним мне спокойно выходить на сцену. Мы будем выступать с Российским симфоническим оркестром “Новая Россия”. Это мой дебют в России, поэтому концерт приобретает для меня огромное значение. Я, конечно, волнуюсь. В России особенная публика: образованная, знающая музыкальные традиции, любящая музыку…
– Стыдно должно быть российским оперным театрам, что до сих пор не приглашали вас!
– С Большим театром начинались переговоры о “Травиате”, но не совпали сроки. Предложение о сольном концерте исходило от Михаила Фихтенгольца, и я очень рада, что на этот раз все получилось. Давно мечтала спеть в России. Я родилась в Риге. В семье говорили на русском языке. Позже я училась в латышской школе, и сейчас для меня нет разницы между латышским и русским языками. Мама из Красноярска, ее отец был выслан из Латвии, мой папа – из Риги. Дедушка – латыш. У меня больше славянских кровей, но по национальной принадлежности я — латышка. Люблю Латвию, представляю мою страну во всем мире и очень тронута почестями, которые оказывает мне государство.
6 декабря 2016 года Марина Ребека была удостоена высшей государственной награды Республики Латвия – Ордена трех звезд. В формулировке отмечается вклад певицы в развитие латвийской культуры. В связи со столетием создания государства посол Латвии в США устраивает в Лирик-опере прием в честь Марины. Такой прием устроило посольство Латвии в Италии, когда Марина пела на сцене Римской оперы. А еще Латвийское телевидение сняло замечательный документальный фильм “Марина Ребека: воля и талант” (“Blessed by Will and Talent”, 2017).
– Два года съемочная группа Латвийского телевидения ездила за мной по городам и странам. Есть эпизоды в Валенсии, Триесте, Вене. Конечно, снимали в Риге: в театре и у меня дома. В результате получился большой фильм. Его показали на Латвийском телевидении, предстоит премьера на каналах ARTE и MEZZO.
В фильме использованы уникальные кадры репетиций Марины Ребеки в Венской опере, оперных театрах Валенсии и Триеста (генеральная репетиция “Нормы”). О Марине говорят Пласидо Доминго, Марко Армилиато, Хуан Диего Флорес, Валентино.
“В Риге мой дом”
– В Риге мой дом. Там живут моя дочурка, родители, друзья. Это для меня самое лучшее место на свете. Да, климат не самый лучший, но все остальное на высшем уровне. Я жила пять лет в Италии, три года в Германии, почти год провела в Вене и очень люблю этот город. Но если говорить о воспитании ребенка, я хочу, чтобы ребенок был там, где родители, где моя культура, где люди еще читают книги, ходят в театры и любят классическую музыку. Меня очень тревожит уровень музыкальной культуры в сегодняшнем мире. Наша задача – сохранить оперное искусство как таковое. Музыка должна выдерживать конкуренцию с фильмами, мюзиклами, интернетом. Люди думают: “Опера — не для меня. Слишком сложно, длинно”. Или: “Я в этом ничего не понимаю”. Отсюда – кризис оперы. Сейчас многие театры закрываются, остальные заполняются хорошо если наполовину.
– Может быть, руководители театров надеются за счет авангардных постановок привести в театр новое поколение зрителей?
– Абсурд не приведет в театр нового зрителя. Если он захочет абсурд, он пойдет в кино или включит телевизор. Насилия и абсурда там хватает. Наоборот, люди ходят видеть в театре другую реальность. Посмотрите на продажи билетов в МЕТ. Самые продаваемые оперы – “Турандот” и “Богема”. Людям нравятся сказки. Люди хотят видеть эстетически красивые вещи. А абсурд нужен критикам, которые насытились классическими постановками… Посмотрите, какой фон окружает нас в жизни. Чу-до-вищ-ный! Может быть, я терпеть не могу поп-музыку, но мне ее навязывают всюду. До настоящего искусства надо дотянуться, а нас окружает примитивизм. Чем больше повторений, тем больше музыка запоминается. Человек, который слушает попсу, не воспринимает оперу. Его уши не привыкли к гармонии. В чем разница между телевизором и книгой? Телевизор легче и короче, он показывает тебе мировосприятие того, кто создавал фильм или передачу. Читая книгу, ты сам думаешь и воображаешь. Это труднее, на это нужно больше времени, люди этого не хотят. Большинство идет по пути примитивизма… Наше тело на девяносто процентов состоит из воды, а молекулы воды меняют свою структуру в зависимости от той музыки, которую они слушают. Это уже доказанный факт. То есть наш эмоциональный фон меняется в зависимости от того, что мы слышим. Понятно, что мир меняется и мы не всегда успеваем меняться за ним, но тем не менее… Опера – наше культурное наследие. В МЕТ на генеральную репетицию “Богемы” в зале собрались школьники. Спектакль прошел прекрасно, у детей были открытые эмоции, они не переставали аплодировать. Многие из них впервые в жизни пришли в оперный театр, а “Богема” – как раз та опера, с которой надо начинать знакомство молодого поколения с музыкой. Когда я делала “Марию Стюарт” в Риге, на репетицию спектакля тоже привели школьников. Они слушали, как завороженные. А ведь “Мария Стюарт” – опера очень сложная, и не было ни костюмов, ни декораций. Значит, музыка все-таки имеет воздействие, особенно на детей! Просто надо дать возможность большему количеству людей услышать и увидеть спектакли. Я в детстве с оперой ничего не имела общего. Как-то услышала концерт трех теноров. Это было для меня открытием. Кто бы подумал, что я с одним из них буду петь!
– И не раз…
– Пласидо Доминго – замечательный партнер и друг. Он понимает солистов, не выпячивает себя, очень уважительно относится ко всем.
– Кстати, в фильме он говорит те же самые слова о вас.
– Я горжусь дружбой с ним. Работать с Пласидо – огромное счастье. Мы встречались совсем недавно, летом, пели “Травиату” на его первом фестивале в Печи в Венгрии и в Астане. В Оперном театре Валенсии мы пели “Травиату” в костюмах от легендарного Валентино. Это было здорово.
“Придется потерпеть”
– В прошлый раз вы были в Чикаго с чудесной Катюшей. Я помню, как она говорила о вашей профессии: «Мама у меня — певиСЯ”. Как она поживает, что нового в ее жизни?
– Кате шесть с половиной. Она у меня всегда была “рассуждалкой”. Она мне недавно сказала по поводу музыки: “”Мама, у меня совершенно другие планы на жизнь”. Она ходит в латышский детский сад, любит оперу, занимается балетом, много читает, пишет, рисует и говорит, что будет известной художницей. Рисует она действительно неплохо и делает интересные поделки из всего, чего угодно: мха, шишек… У нее есть чувство формы, воображение, понимание красок. Посмотрим, что будет дальше. Она скучает без меня и всегда ждет моего возвращения. Как-то спросила: “Мама, почему ты всегда уезжаешь?” Я стала ей объяснять, что если останусь в Риге, у меня не будет международной карьеры и я не смогу петь все, что хочу. Тогда она грустно сказала: “Придется потерпеть”.
– В прошлый раз вы сказали, что жизнь для вас важнее карьеры. Сегодня, спустя три года, вы готовы повторить эти слова?
– Да, абсолютно.
– А как же популярное в творческой среде выражение, что сцена – наркотик? Многие говорят, что не могут без этой зависимости…
– Сцена дает адреналин. У всех разные причины нахождения на сцене. Или ты себя показываешь в искусстве, или искусство в себе.
– Прямо по Станиславскому.
– Так оно и есть. Есть люди, которые выступают в опере только ради пяти минут славы и аплодисментов. Мне гораздо интереснее давать себе разные задания, изучать оперы, погружаться в психологию образов. Сцена — последний этап всего, что происходит в жизни, результат работы над ролью, репетиций, размышлений. Да, это момент торжественный и волнующий, но все-таки короткий. Как можно весь путь сравнить с коротким моментом нахождения на сцене? И, конечно, есть вещи поважнее сцены и карьеры — любимый человек, ребенок, семья, родители, родные места, да просто Жизнь.
