В гостях у «Рекламы» — МАРИНА НИИРИ (Marina Julia Neary) – американская писательница, автор 18 романов на английском и русском языках. Литературное творчество Марины вращается вокруг политических катастроф из английской и ирландской истории. Ее дебютный триллер «Королевство Уинфилд» (Wynfield’s Kingdom) был помещен на обложку журнала First Edition Magazine в Великобритании. Её автобиографическая сатира «Спасенные взрывом» (Saved by the Bang), описывающая интриги в музыкальном училище на фоне чернобыльской аварии, стала бестселлером на Аmazon.
Ваши темы – это история и национализм. Почему? Почему чужая история (в частности ирландская и английская), а не какая-то более близкая к вашим корням?
Чужой культуры не бывает. Так же как и чужой истории. Все мы гомо сапиенсы. Если бы люди анализировали историю других народов, они бы заметили закономерности, параллели. Быть может, было бы меньше трагедий в мире. Всё, что происходит сейчас, уже происходило в других уголках мира. Если уже и говорить о «чужих-своих», я везде чужая. Нигде, никогда не была «своей в доску». Я и не стремлюсь к этому. Мне отведена роль наблюдателя, аналитика. Я со стороны наблюдаю за происходящим.
Тему национализма я затрагиваю во многих своих романах. Иосиф Оленский из «Спасённых взрывом» тоже забавляется белорусским национализмом. Именно забавляется, потому что для него это шанс побунтовать. Он не в восторге от своей малой родины, но он готов защищать её интересы назло державе (которая уже на ладан дышит в конце 1980-х). У меня есть исторический роман «Врата зари», в центре которого католическая часовня Вострая Брама в Вильнюсе. Там затронута тема литовского национализма в конце 19-го века, когда Литва считалась «западной провинцией» Российской Империи. И, конечно, у меня целая серия романов на тему ирландского национализма, в частности Пасхального восстания 1916 года.
Еще один ваш жанр – это фантастика. Что-то из того, что вы описывали в ваших фантастических романах, сбылось?
Что касается фантастики, её тоже нужно писать со смыслом. В ней должна быть какая-то мудрость, философия — как в народных сказках, в мифах и легендах. Фантастика — это не всегда футуризм. Иногда это мистика, путешествие во времени. У меня есть роман «Дорога на Монфокон» (The Road to Montfaucon), в котором описан пожар в соборе Парижской Богоматери. Кстати, это печальное событие возродило интерес к роману Гюго. Пожар разбудил призраки персонажей Гюго, и они завладели судьбами современных парижан. Ещё у меня есть рождественская повесть «Без брони» (Unshelled: a Tale of the Nutcracker) — адаптация сказки про Щелкунчика. Действие происходит в психиатрической клинике в Германии во время Первой мировой войны. Главный герой — студент инженерного факультета с необыкновенно крепкой челюстью, который отождествляет себя с персонажем сказки Гоффмана. Фантастика — это как макраме. Ты выбираешь разные нити — исторические, научные, фольклорные, философские — и замысловато переплетаешь их.
Вы – двуязычный писатель. На каком языке думаете? На каком придумываете романы? Eсть ли романы, изданные на двух языках? Вы сами переводили?
На самом деле во мне живут два писателя, которые спорят друг с другом, критикуют друг друга, но при этом и подпитывают друг друга.
Я сама пишу на двух языках одновременно и перевожу. Некоторые романы я писала исключительно для англоязычной публики. Некоторые я пыталась протолкнуть и русскоязычным читателям. Конечно, основная моя публика — англоязычная. Мне на этом рынке намного легче сориентироваться. Несколько раз я свои переведённые романы пыталась предложить московским издателям, и каждый раз получала ответ: «Художественный уровень высокий, но наших читателей не интересуют заграничные реалии.» Большинство моих романов на русском опубликованы израильским издательством «Млечный путь». Это уже русскоязычное зарубежье, а точнее, безрубежье.
В Ваших романах много чёрного юмора, сатиры и сарказма, трагедия и комедия часто идут рука об руку. Почему Вы выбрали такой путь выражения своих идей?
Наверное, это сочетание моей генетики и жизненного опыта. В моих жилах течёт еврейская и польская кровь. Этим народам здорово досталось за последние несколько столетий. Без чёрного юмора и самоиронии не выжить. Мне никогда не был близок повседневный американский юмор, который замешан на телесных казусах. Это юмор относительно благополучной страны. А на мою долю выпала чернобыльская авария. Я родом из Гомеля, и приличная доля радиоактивных «вкусняшек» пролилась на наши головы. И теперь я шучу в разговоре с американцами, что у меня «ядерное либидо», «у меня над головой нимб», и «когда я вхожу в комнату, то озаряю её своим светом».
Кто Ваш читатель? Опишите основные черты.
Для начала, он не слабонервный! Ему чужды брезгливость и ханжество. Он любознательный и открытый. Он не будет возмущаться, если по его священным коровам пройдутся. Мне доставляет особое наслаждение описывать то, о чём не принято говорить в приличном обществе, а иногда даже с психотерапевтом. Я описываю то, в чём люди самим себе боятся признаться. Привести пример? Материнская любовь считается вселенской святыней. А я могу очень откровенно и убедительно описывать сцену, где мать стоит с подушкой над спящими взрослыми сыновьями и думает: «Господи, одной подушкой двоих сразу не задушишь.» И это после того, как она устроила шикарный пир по поводу их возвращения домой из столицы. В глазах всех жителей деревни она примерная мать и хозяйка.
В историческом романе «Северный плач» (Ulster Lament) девушка практически сдаёт своих немощных родителей террористу, потому что ей надоело их тянуть. Бросить она их не может, но чувствует, как они тянут её в бездну. А тут появляется шанс освободиться от своего ярма. Иногда психика и совесть выделывают замысловатые акробатические трюки.
Расскажите о романе «Спасенные взрывом». Он автобиографический? Как его восприняли русскоязычные читатели? Как можно быть спасенным взрывом?
«Saved by the Bang» был написан на английском с расчётом на англоязычную аудиторию. В этом романе я дала полную волю своему эшафотно-виселичному юмору. Это автобиографический роман про развал — как страны, так и конкретной семьи музыкантов. Для того, чтобы построить новое, надо уничтожить старое. Авария в Чернобыле показана как катализатор.
Там затронуты такие неудобоваримые темы как антисемитизм, сексуальное насилие, травля, онкология, врождённые дефекты, отношение к инвалидам-афганцам — все темы, которые не принято было обсуждать в советском обществе. Все эти скрытые социальные уродства всплывают на поверхность, и загнать их обратно уже не получится.
К слову, я очень благодарна Горбачёву за его роль в развале этой нездоровой системы. Очень жаль, что общество его не оценило. Он просто родился не в той стране. А может, и в той. Быть может, его роль была в том, чтобы добить этого больного бегемота по имени СССР.
Сложно быть писателем–эмигрантом, да еще и женщиной?
Прожив больше 30 лет в Америке, я не считаю себя эмигрантом. Быть может, прозвучит пошло, но я «гражданин Вселенной», созерцатель, мыслитель. Любой творческий путь нелёгок, где бы ты ни родился. Пол вообще не фактор. Это во время сестёр Брёнте или Луизы Алькотт писательницам приходилось издаваться под мужскими псевдонимами или вообще анонимно. Теперь писательницы вообще не обязаны подстраиваться под чьи-то гендерные ожидания.
Любое творчество — это своего рода сублимация какой-то внутренней фрустрации, попытка понять и исцелить себя, а также других. Этот труд не всегда окупается. А точнее, чаще всего он не окупается ни финансово, ни морально. Надо уметь спокойно воспринимать критику и непонимание, что-то пропускать мимо ушей, а что-то принимать к сведению, находить что-то полезное и в негативных отзывах. Иначе писатель озлобится и замкнётся в себе и вообще перестанет творить. Меня критикуют за беспросветность и мизантропию, за то, что у меня практически не бывает притянутых за уши счастливых концов. Вывод: это просто не моя аудитория. Читатели, которые ожидают знойных любовных сцен, мускулистых героев с точёными подбородками и счастливых концовок — будут разочарованы. Это не значит, что они глупые или недалёкие. Просто это не мои читатели. Иногда твоё творчество просто не вписывается в доминирующую струю. Иногда твои работы вдруг становятся актуальными уже после твоей смерти. И такое бывает. К счастью, в современном мире стало проще найти свою публику по всему миру. Интернет и электронные книги стёрли географические и хронологические границы. Я открыла для себя множество авторов, чьи книги не попали на полки магазинов.
Книжная индустрия в целом переживает кризис. Сети книжных магазинов закрываются. Читатели переходят на цифровой формат. Да, всегда будут поклонники традиционного формата, которым нужно держать книгу в руках, нюхать переплёт, шуршать страницами. Но многие предпочитают загружать сотни книг на Киндл. Это дешевле и удобнее. Увы, авторский труд обесценивается. Очень много авторов, а индивидуальная стоимость электронной книги значительно ниже бумажной. Электронные книги легко воровать. Бесплатные копии появляются на пиратских сайтах. Конечно, сознательные читатели покупают книги на легитимном сайте Амазон, где отслеживаются продажи. Автор получит честно заслуженный гонорар. А некоторые пойдут на пиратские сайты, чтобы не платить несколько долларов. Я периодически слышу беспардонные вопросы: «Где можно почитать твои книги?» Я им даю ссылку на свою авторскую страничку на Амазоне. Но некоторых возмущает то, что автор имеет наглость просить деньги за свой труд. Ничего не поделаешь. Это побочные эффекты цифрового века и потребительской культуры.
В творчестве Вы часто идете «против тренда» — это позиция? А как в жизни?
По жизни я тоже оппозиционер. В детстве у меня был любимый вопрос: «Зачем? Почему?» Меня никогда не удовлетворит аргумент «Так принято!» Почему? Кем принято? Я постоянно оспаривала общепринятые постулаты. Кто сказал, что «надо умереть за родину»? С какой стати? Я заметила, что многие люди не анализируют свои убеждения. Когда их спрашиваешь, почему они практикуют какую-либо религию или следуют каким-то убеждениям, они пожимают плечами и говорят: «Не знаю, меня так воспитали.» Люди опираются на какие-то авторитетные по их мнению источники: кто на Библию, кто на партийный устав. Им так проще. Меньше стресса для мозгов, для нервной системы. Я стараюсь периодически пересматривать и переоценивать свои убеждения, как и гардероб. Это полезно. Своего рода моральная гигиена.
Расскажите немного о себе: образование, история эмиграции, работа, интересы…
Я в Америке с 1992 года. У меня чисто символическое образование журналиста и литературоведа. Студенческие годы посвятила любовным приключениям. С будущим мужем познакомилась ещё будучи тинейджером. Мы сошлись на почве общих интересов к народной музыке и истории. Этот мужчина оказал огромное влияние на моё творчество. Мы вместе уже четверть века. Есть взрослый сын. На данный момент pаботаю в институте по международному обмену. Занимаюсь разведением породистых кошек.
Считаете ли Вы, что кошки гуляют сами по себе, или им все-таки нужен близкий человек?
То, что кошки гуляют сами по себе, это очередная человеческая фантазия, как и безоговорочная преданность собак. Людям свойственно очеловечивать животных и вешать на них ярлыки. На самом деле у кошек очень интересная социальная иерархия. То, как инстинкты проявляются в условиях питомника, и то как они проявляются в диких колониях под открытым небом, это две большие разницы. Про это можно написать отдельную книгу.
Чему кошки учат людей?
Расскажу, чему кошки научили меня. За последние полтора года на меня навалились медицинские загадки, одна за другой. Ветеринары разводили руками, говорили, что ничем помочь не могут. Неоднократно приходилось брать ситуацию в свои руки, опираться на опыт коллег-заводчиков, искать экспериментальные препараты на чёрном рынке, разрабатывать индивидуальные протоколы лечения. Мне кажется, что теперь я знаю больше, чем некоторые ветеринары. Большинство из них освоили три процедуры на «отлично»: вакцинация, кастрация, эвтаназия. Всё остальное в руках заводчика.