С сезона 2018-19 годов Чикагский оперный театр (далее — ЧОТ) возглавляет Лидия Янковская. Она стала первой женщиной — музыкальным руководителем американского оперного театра с многомиллионным бюджетом. О предварительных итогах первого пятилетия, недавних и будущих премьерах, планах на будущее, кино, детях и войне — в эксклюзивном интервью дирижера вашему корреспонденту.
Лидия, в ноябре благодаря вашим усилиям в Чикаго состоялась премьера оперы Кароля Шимановского “Король Рогер”. Постановка стала огромным событием в культурной жизни Чикаго. Вы довольны тем, как все получилось?
В принципе, да. Конечно, всегда хочется что-то улучшить. Спектакль не готов, пока его не увидела публика. День премьеры — всегда волнительно, день второй — только осваиваешься, а третьего дня нет. Увы: только два спектакля. Надо сразу делать все по высшему разряду. Я очень горжусь нашим театром и нашим оркестром. “Король Рогер” — трудное произведение. Музыканты сразу сумели настроиться и включиться в работу.
В опере задействован огромный оркестр. Трудно было набрать музыкантов?
Нет, музыканты все местные, работают по контракту. Есть среди них те, кто с нами с первого представления пятьдесят лет назад.
Музыка Шимановского чем-то напоминает симфонии Скрябина, правда?
Да, есть такая связь, особенно их философские идеи. Но вспоминается не только Скрябин. В музыке Шимановского можно услышать длинные фразы, похожие на Вагнера, много деталей, похожих на Штрауса, оркестровку, сравнимую с Дебюсси и с импрессионистами, польскую традиционную музыку… При этом Шимановский ни на кого не похож. Я обожаю его музыку. Каждая деталь глубоко продумана, особенно в “Короле…”. Я очень люблю Штрауса, но иногда Штраус хочет показать себя: смотрите, мол, какой я композитор, у меня может быть столько всего интересного одновременно. У Шимановского всегда для всего есть резон.
Почему такая прекрасная музыка редко исполняется?
Из-за практичных соображений: большое число музыкантов и большой хор. У нас было больше семидесяти музыкантов, но идеально было бы иметь на десять струнников больше. Мы бы тогда в яму не поместились! Еще одна проблема — ставить ли в пару с “Королем Рогером” вторую оперу. После пандемии люди привыкли и хотят более коротких спектаклей, но до пандемии все было по-другому. Если ставить вторую оперу, получается слишком длинный спектакль. Плюс главные партии очень трудные.
Было ли для вас важно найти на партии Рогера и Роксаны солистов — носителей польского языка?
Я хотела, чтобы из трех главных исполнителей (Рогер, Роксана, Пастух) хотя бы двое говорили на польском языке. У Шимановского язык настолько вписан в музыку, что становится ее частью. Польский репертуар не так много изучается в консерваториях, мало певцов, которые могли бы петь на польском языке. Если певец поет на не родном для него языке, труднее выразить драматическую составляющую роли.
В этом сезоне исполняется пять лет, как вы возглавили ЧОТ. Подведем промежуточные итоги. Какими были для вас эти годы? Что получилось, что — нет?
Очень многое из того, что хотелось сделать, получилось, учитывая проблемы, с которыми пришлось столкнуться. Первые пару лет я разбиралась, что возможно сделать, а потом случилась пандемия. С артистической точки зрения я хотела поднять уровень оркестра и певцов, которые к нам приезжают. В основном, это получилось. Я хотела подключить к постановкам очень хороших местных певцов. До меня театр их почти не использовал. С точки зрения репертуара мы показали оперы, которые раньше в Чикаго не слышали. Очень важно, что мы стали лидерами в постановках новых опер, а это значит лидерами в оперном искусстве будущего. До меня в театре ставилась только одна мировая премьера в сезоне. За пять прошедших сезонов мы выпустили девять премьер, из них шесть — композиторов-женщин и шесть — композиторов и либреттистов, представляющих самые разные культуры. Важной мне кажется наша программа Vanguard Initiative, предназначенная для композиторов, дебютирующих в жанре оперной музыки. Композиторы, прошедшие через эту программу, глубоко понимают оперный театр, все его элементы — то, что происходит за кулисами, как все связано между собой, технические вопросы… Сейчас при театре работает уже шестой композитор. Другие театры смотрят на результаты программы Vanguard Initiative, когда думают, каким композиторам заказать новые оперы. В Америке есть огромные театры, от которых публика ожидает чего-то определенного, очень специфичного, у которых огромные залы и не всегда есть возможность пробовать что-то новое. Есть региональные театры, которые часто “отвечают” за всю оперу на четыре-пять штатов, а у них всего четыре или пять постановок в год. Это огромная проблема. Чтобы в большом городе было две оперные компании и чтобы второй компании иметь возможность ставить, например, “Короля Рогера” и пробовать что-то новое и необычное, — это роскошь, доступная немногим! Нью-Йоркская городская опера сейчас существует еле-еле. В Бостоне раньше был оперный театр, сейчас он закрылся. Даже в Лондоне непонятно, что будет с Английской национальной оперой. Чикаго находится в уникальной позиции. В городе возможно создавать искусство будущего.
Говоря о ваших конкурентах, я бы назвал другие театры: Опера Цинциннати, Опера Миннесоты, Опера Филадельфии. Разве они не делают нечто похожее?
У некоторых из них есть очень интересные программы, но они — региональные оперы. Например, Опера Миннесоты, где я много работала. Это — замечательный театр, но у них выходит где-то по пять постановок в год, и они одни на весь штат. Когда-то в Миннесоте было две оперных компаний, которые, к сожалению, потом объединились в одну. Они не могут концентрироваться ни на классической, ни на современной опере. Это очень трудно в региональных театрах. Они хотят показать публике что-то интересное, но они “ответственны” за все. Если представить, скажем, две новые оперы, то на весь стандартный репертуар остаются три названия. А я не должна беспокоиться по поводу “Травиаты”, “Аиды”, “Богемы” и “Тоски”. Их замечательно ставят в Лирик-опере. Я пойду туда и с удовольствием послушаю. Я думаю о том, что интересного, нового, необычного я могу принести нашей публике.
Какой спектакль за эти пять лет вам удался больше всего?
Чикагская премьера оперы “Моби Дик” Джека Хегги в апреле 2019 года. Потрясающая опера, очень интересная постановка, очень хорошие артисты.
Это было замечательно. Я бы вспомнила еще оперу “Эверест” (ноябрь 2019 года, чикагская премьера одноактной семидесятиминутной оперы британского композитора Джоби Тэлбота. — Прим. автора.). Очень сильная с музыкальной точки зрения, она была поставлена в необычном формате. Из более камерных произведений — “Алый ибис” (“The Scarlet Ibis”, февраль 2019 года, чикагская премьера оперы американского композитора Стефана Вайсмана. — Прим. автора.). Очень красивая опера.
Вспомним русские оперы, которые вы впервые показали в Чикаго, — “Иоланта” П.Чайковского и “Алеко” С.Рахманинова. Эти премьеры стали крупным событием в культурной жизни города. Я был большим сторонником показа русских опер, ждал их с нетерпением. Сейчас, признаюсь, русский язык ассоциируется у меня с преступлениями российской армии в Буче и Мариуполе. Я родился и вырос в Минске, никоим образом не связан с Россией, и тем не менее испытываю глубочайший стыд за то, что сейчас происходит. А для вас это гораздо ближе. Вы родились в Санкт-Петербурге, для всего мира являетесь американским дирижером российского происхождения. На вашей странице в Википедии написано: “Russian American opera and symphonic conductor”. Раньше это было знаком гордости, сейчас — клеймом. Как вы воспринимаете агрессию России против Украины?
Все это, конечно, ужасно и недопустимо. Из России мои родственники давно уехали (кто в Америку, кто в Израиль), а в Украине у меня тетя (она живет в Мелитополе) и троюродные сестры, одна только что уехала в Канаду. Это ужасно для всех людей в Украине, ужасно для всего мира, это плохо для людей в России, многие из которых далеко не поддерживают то, что происходит, и пытаются бежать. Мне звонят многие коллеги и спрашивают, не могу ли я помочь с работой за границей. Все говорят одно: “Я не знаю, как отсюда выбраться”.
В одной из наших прошлых бесед вы рассказывали о своем детстве. Вас родители водили на “Любовь к трем апельсинам” в Мариинский театр, вы пели в детском хоре, играли на фортепиано. Возможно, мальчишки, которые вместе с вами смотрели оперы и балеты в Мариинке, сегодня убивают, насилуют, издеваются над мирным украинским населением. Как общаться с этими людьми?
Это очень страшно. Люди слушают одного политика, верят лжи и пропаганде и следуют этому. Очень страшно. Я надеюсь, что война скоро остановится и в нашей стране не будет ничего подобного. Никогда не знаешь. Такое может случиться где угодно. Человечество, как мы видим, может совершать ужасные вещи. Было бы хорошо, если бы мы больше времени проводили в театрах и слушали музыку. Меньше времени оставалось бы на ненависть. Особенно дико это выглядит в музыкальном мире. Мы все время путешествуем по стране и миру и понимаем, насколько искусственны политические разделения, насколько ужасна и глупа ненависть. Как можно одному народу так ужасно обращаться с другим?! История повторяется. Кстати, опера Шимановского во многом связана с этой темой. Пророк, который глаголет нечто, и массы, идущие за ним, — это же как раз, к сожалению, то, что происходит сегодня… Люди должны бороться. Это должны делать все, и многие пытаются.
Многие, и вы в том числе. Я бы хотел, чтобы вы рассказали о вашей инициативе — Refugee Orchestra Project. Оркестр существует с 2016 года, но именно в 2022 году его деятельность стала как никогда актуальной.
Несколько лет назад мы выступали в зале ООН, недавно — в Карнеги-холл. В январе часть оркестра едет в Лондон… Первые же концерты оркестра были организованы в помощь беженцам. Нам знакомы их чувства, мы в Америку тоже приехали как беженцы. Создание Оркестра пришлось на время кризиса в Сирии. Нашей целью было собрать деньги, помочь новым иммигрантам, показать, что беженцы могут приехать на этой неделе из Сирии, на следующей — из Африки, после этого — из Украины. Повторю, война может случиться в любой части мира. К сожалению, часто мы думаем: я живу в хорошей стране, у нас такого никогда не будет. В Украине тоже никто не ожидал, что подобное может произойти. В день начала войны мои родственники и друзья сидели в Киеве и говорили, что ничего не случится, все будет в порядке, какая ерунда, я буду здесь сидеть и пить чай. Все может произойти где угодно и когда угодно. На нашу столицу тоже шли люди два года назад. Конечно, это прошло совсем по-другому. Хорошо, что не оказалось людей, которые бы начали стрелять. А если бы такие люди нашлись? Если бы нашелся лидер, который повел бы за собой людей?… Целью создания Оркестра беженцев было показать, что в истории человечества всегда были люди, вынужденные покидать свою страну. Мы играем произведения композиторов-беженцев разных эпох, включая тех, о ком люди не думают как о беженцах. Например, Шопен. Все считают Шопена французским композитором. Но Шопен покинул Польшу уже взрослым и стал французским композитором. Франция приняла Шопена, сказала: “Добро пожаловать во Францию!” Шопен не просто построил карьеру успешного композитора — он стал частью французской музыки. Другой пример — Доницетти. Он жил в разделенной на отдельные королевства Италии, и его выгоняли из родных мест, когда решали, что его оперы не подходят данной политической ситуации. Доницетти часто вынужден был бежать из одного королевства в другое. Третий пример — Ирвинг Берлин, который написал все самые известные американские песни, в том числе — “God Bless America”. Он был беженцем из Могилевской губернии (тогда она находилась в составе России). Никто не думает об этом, мы просто считаем его американским композитором. Нам всем важно понимать, что если мы живем в комфорте сейчас, то не гарантировано, что так будет завтра и всегда. Если мы сейчас смотрим на мир определенным взглядом, то не надо быть уверенными, что завтра наш взгляд не может кто-то изменить. Любой человек может попасть в ситуацию, где его поведет в темную сторону… Я рада, что сейчас больше обращают внимание на украинских композиторов. В Бостоне я два раза совместно с украинской общиной на украинском языке с украинским хором дирижировала оперой Семена Гулака-Артемовского “Запорожец за Дунаем”.
Вы не думали повторить эту постановку с украинской общиной в Чикаго? “Запорожца…” в Чикаго еще не слышали. Уверен, премьера произведет фурор!
Думали. Это вполне возможно. Замечательная, очень красивая опера. Надо найти солистов. Оперу нелегко поставить, но она в нашем возможном списке на будущее.
Поговорим о ближайшей премьере театра — опере Бриттена “Альберт Херринг”. Меня привлекает исполнитель главной партии — финский тенор Майлс Микканен. Это его дебют в ЧОТ. Конечно, особый интерес представляет дирижер — дама (такой титул пожаловала ей английская королева) из Британии Джейн Гловер. Она долгие годы руководит чикагским барочным оркестром, известна, как специалистка по барочному репертуару, а тут вдруг Бриттен…
Джейн часто дирижировала произведениями Бриттена, но так получилось, что в Америке ее знают по барочному репертуару и по книге о Моцарте. Для нас это прекрасная возможность снова встретиться с ней. Она работала с нами давно, в начале карьеры. В 2003 году, в пору руководства театром Брайаном Дики, она дирижировала оперой Бриттена “Поворот винта”, а ее дебют в ЧОТ состоялся в 2001 году с оперой “Орфей” Монтеверди. Теперь Джейн возвращается в ЧОТ в качестве всемирно известного дирижера. Это репертуар, который ей близок, и репертуар, который я обожаю. В следующем году театру исполняется пятьдесят лет, и с оперой Бриттена мы возвращаемся в Athenaeum Theatre, в котором давно не были. “Альберт Херринг” — замечательная опера. Чикагская премьера, состоявшаяся в ЧОТ в 1979 году, стала первым обращением театра к творчеству Бриттена. Оригинальную постановку мы делаем с режиссером Стивеном Спозито. Он недавно начал ставить оперные спектакли. “Вышел” из Бродвея, из мира музыкального театра, долго работал в качестве второго режиссера, прославился мюзиклом “Книга мормона”. На Бродвее ставил много комедий. Оперный спектакль — даже если он проходит по жанру “комедия” — трудно поставить смешно, но, я думаю, Стивен справится. Надеюсь, будет энергично и весело.
В марте нас ждет мировая премьера оперы “Жизнь и смерть Алана Тьюринга” Джастин Чен. В феврале 2019 года опера уже звучала в рамках программы Vanguard Initiative.
Тогда мы услышали концертное исполнение с оркестром, а потом Джастин внесла некоторые изменения в партитуру. Как я говорила в случае с “Королем Рогером”, спектакль не готов, пока его не увидела публика. Концертное исполнение прошло очень успешно, зрителям понравилось. В марте состоится мировая премьера. Сюжет интересный — жизнь одного из величайших ученых XX века, английского математика и криптографа Алана Тьюринга. Он был отважным человеком с трагической судьбой. Если бы не его изобретения, Вторая мировая война могла закончиться совсем по-другому. До сих пор непонятно, как он умер и почему.
Жуткая история. Тьюринг был подвергнут кастрации после того, как его обвинили в “непристойных” (так написали в приговоре суда) гомосексуальных отношениях. Официально его смерть от отравления два года спустя была признана самоубийством…
Одна из теорий гласит, что его убило британское правительство. С ним обращались плохо, правительство боялось, что он выдаст определенные секреты… Джастин Чен — очень хорошая скрипачка и композитор. Она живет в Нью-Йорке, пишет много симфонической музыки, которую представляют крупные оркестры, включая Нью-Йоркский филармонический. У нее индивидуальный голос, она делает красивые оркестровки. В опере “Жизнь и смерть Алана Тьюринга” Джастин необычным способом использует хор. Дело в том, что Тьюринг считается отцом современного компьютера. Не везде, но в нескольких эпизодах хор показывает нам компьютерный, цифровой мир, являясь частью музыкальной “текстуры”. (Это, кстати, часть концепции нового сезона. Вспомните хор у Шимановского.) Фрагменты между частями оперы Джастин называет “chat clouds”. Они основаны на ритмике, музыкальный язык каждого фрагмента немного отличается от других частей оперы. Наш режиссер Питер Ротстайн собирается все очень интересно визуально совместить.
Вам не обидно, что столько трудов вкладывается в создание оперного спектакля, а после двух-трех представлений он уходит в историю? Вы каким-то образом сохраняете записи?
У нас есть архивное видео. Не очень высокого качества, только для архива.
Может быть, стоит показывать спектакли в кинотеатрах, предлагать онлайн-просмотры?
Это практически невозможно. Стоимость, чтобы получить права на показы, астрономическая.
Понятно. Значит надо идти и смотреть, пока есть такая возможность.
Обязательно. После пандемии я концентрируюсь на репертуаре, который нужно слушать и видеть, и чувствовать живьем.
Для вас время после пандемии стало очень плодотворным. Я слежу за вашим расписанием и поражаюсь — сплошные дебюты! Поговорим о вашей работе с другими оркестрами. Во-первых, конечно, Чикагский симфонический (далее — ЧСО). Вы дирижировали концертом “Петя и волк” и концертом серии Music Now. Как вам работалось?
Замечательно! “Петя и волк” Прокофьева считается детской вещью, но это изумительное произведение, написанное на очень высоком профессиональном уровне. Оно привлекательно для любой публики. Потрясающе иметь возможность репетировать это с ЧСО. Оркестр очень хорошо знает сочинение. Не надо беспокоиться о деталях. Всегда, даже с самыми крупными оркестрами, репетиций очень мало. Труднее бывает с новым репертуаром, а здесь я могла просто показать мою интерпретацию, и она тут же сбывалась. Колдовство! Весной я буду дирижировать Civic Orchestra. В программе — Одиннадцатая симфония Шостаковича, одно из моих любимых произведений.
Я думаю, это только начало и ваше сотрудничество с ЧСО продолжится…
Надеюсь. Никогда не знаю, что дальше, буду ли я нужна оркестру, совпадет ли расписание… Пока я рада вернуться с Одиннадцатой симфонией Шостаковича.
В январе у вас Детройт, потом — Нью-Йоркский филармонический оркестр, в феврале — Гамбургская опера, в апреле — Английская национальная опера; осенью вы дирижировали в Опере Миннесоты, выступали с Лос-Анджелесским филармоническим оркестром… Как происходит у вас знакомство с оркестром? Есть какой-то общий рецепт, или каждый раз по-разному?
Всегда по-разному и почти всегда по персональным связям. Кто-то меня где-то увидел, кто-то обо мне слышал и пришел на концерт… Один оркестр ведет к другому. Я пятнадцать лет дирижирую разными оркестрами и надеюсь, что людям нравится то, что я хочу сказать с артистической точки зрения. Постепенно двигаюсь вперед.
Что вам ближе: работа с симфоническим оркестром или в оперном театре?
Трудно сказать. В опере есть не музыкальный сюжет. Я участвую во всех деталях постановки. Хотя у нас всего два или три представления, мы месяц проводим вместе. Есть возможность детально сделать определенную постановку. В симфоническом мире — три-четыре репетиции и концерт. Моя работа — прийти с очень специфической идеей, узнать оркестр, услышать его, понять, какие идеи существуют у него. Не так много возможностей внедриться в детали, вместе что-то обсудить… И в том, и в другом случае есть позитивные вещи. В оркестровом мире есть возможность исполнить разные вещи несколько раз. Замечательно, что на одной программе можно сыграть произведения трех-четырех-пяти разных композиторов… Мне везет, что есть возможность делать и то, и другое. Я еще очень люблю камерные концерты. На таких концертах коллаборация происходит на инструментальном уровне.
Вы смотрели фильм “Тар”?
Да.
Я все время вспоминал вас, потому что у главной героини ваше имя — Лидия.
Замечательно, что в фильме, который сейчас выдвигается на главные премии года, показывают мир классической музыки. Все детали продуманы, играет настоящий оркестр, создатели фильма исследовали репертуар и явно слушали интервью, которое давали разные женщины-дирижеры, включая меня. Я рада, что в массовую культуру входит рассказ о дирижере и классической музыке. В картине показывается, как музыка связана с эмоциями и психологией, чем она может быть важна и почему.
Меня потрясла игра Кейт Бланшетт. Она ведь сама дирижирует оркестром на репетициях Пятой симфонии Малера. Она рассказывала в интервью, как часами слушала Малера, репетировала, и в результате получилось абсолютное погружение в роль. Она действительно профессионально дирижировала? Какую оценку вы бы ей поставили?
Я не хочу ей оценку ставить, потому что это нечестно. Да и трудно судить по отрывкам… Я уверена, что если бы долго репетировала определенный монолог, могла бы его сыграть в кино. Это не значит, что я — Кейт Бланшетт. Она замечательная, много работала над ролью. Моя знакомая Натали была ее педагогом по дирижированию. Когда я смотрела эпизоды с Кейт-дирижером, я видела на ее месте Натали и думала: “Вот Натали именно так бы и дирижировала”.
Мой прогноз: фильм больших наград не получит, но Кейт получит “Оскар” за лучшую женскую роль! А насчет того, что фильмов на эту тему не было… Был сериал “Моцарт в джунглях”, где за образом Родриго Де Сузы читался Густаво Дудамель. И, опять же, Гаэль Гарсиа Берналь хорошо показал своего персонажа.
В сериале “Моцарт в джунглях” было несколько сезонов и много разных пластов. Сериал был не о музыке, а, скорее, о жизни в Нью-Йорке в социальном аспекте. Оркестранты сидели как бы на сцене, но они не играли на инструментах.
Почему так получилось, что профессии дирижера и композитора по-прежнему являются мужскими? В литературе, живописи, архитектуре женщины абсолютно на равных выступают с мужчинами, но если оглянуться на XX век, по пальцам одной руки можно пересчитать композиторов-женщин и особенно дирижеров-женщин. Что есть в дирижерской профессии такого, что не позволяет женщинам добиться тех же высот, что и мужчинам?
Я думаю, то, что делает дирижер, гораздо труднее ухватить и описать. Роман можно прочитать, картину — посмотреть. Если это ученый, можно посмотреть его исследования. У дирижера можно услышать запись музыки, но сам дирижер музыку не производит. Музыку производит оркестр. Очень легко сказать, что это не связано с дирижером. Еще дирижер полностью зависит от возможностей, которые у него есть. Чтобы стать великим дирижером, надо дирижировать великими оркестрами. Сам по себе этому не научишься. Я могу у себя в кабинете сидеть, учить ноты, дирижировать перед зеркалом, но я не стану от этого великим дирижером. С большинством других областей дело обстоит по-другому. Нет чего-то конкретного, многие не понимают, что вообще делает дирижер. Мне, кстати, понравилось, что в фильме “Тар” немного коснулись темы: зачем нужен дирижер? Даже музыканты часто не понимают, что делает дирижер, и сами дирижеры иногда не понимают, как это у них получается (или не получается). Все зависит от человека. Совокупность всех этих элементов делает профессию дирижера уникальной. Дирижеров трудно судить, поэтому руководители оркестров автоматически идут к тому, кого они знают. “Этот молодой человек похож на Бернстайна. Давайте его пригласим.” В Америке это связано еще с тем, что все организации классической музыки очень боятся риска. Один или два плохих концерта, на которых никто не придет или которые кому-то почему-то не понравятся, и организация может просто провалиться. У нас нет поддержки от правительства, и это делает нашу сферу очень трудной для чего-либо нового. Если мы настолько боимся риска, мы всегда вернемся к тому, что знаем.
Риск может быть везде. На концерты Риккардо Мути или Кристиана Тилеманна залы не продаются полностью. Что уж говорить о молодых дирижерах!
Конечно, если даже на мэтров не продаются билеты, то как организация может нанять кого-то, кто совсем не похож на то, что было раньше. Тут ведь дополнительный риск!
Как тогда объяснить бум на молодых финских дирижеров? Один за другим появляются дарования из этой маленькой страны. С сентября 2024 года новым музыкальным руководителем Национального оркестра Тулузы и Оперы Тулузы станет Тармо Пелтокоски. Ему сейчас двадцать два года, он уже гостевой дирижер Роттердамского филармонического… Это заслуга Академии Сибелиуса, если оттуда каждый год выходят таланты?
Трудно сказать. Я там не училась, но уверена, что они делают правильные вещи. Дело даже не в Академии Сибелиуса. Музыкальное образование в данном городе, в данной стране начинается с детства. Иногда совпадает, культура места сочетается с культурой мира. Ну и когда есть один хороший финский дирижер, то все считают, что, видимо, все финские дирижеры такие же. Это помогает другим финским дирижерам.
Кто заменит Риккардо Мути на посту музыкального руководителя ЧСО — вот сейчас главный вопрос. Как вам кажется, ЧСО может пойти на риск и взять молодого талантливого дирижера?
Трудно сказать, но я надеюсь, что ЧСО найдет ПРАВИЛЬНОГО человека и это не будет решением из-за риска или давления прессы, или чего-то еще. Я надеюсь, что оркестр сможет просто выбрать правильного человека именно для этой группы музыкантов.
Пять лет вы возглавляете ЧОТ и почти пять лет живете в Чикаго. Не жалеете, что переехали из Нью Йорка?
Нет, я обожаю Чикаго, не хочу отсюда уезжать. Здесь культура на таком высоком уровне, здесь потрясающие культурные организации. Чикаго — не очень дорогой город по сравнению с Нью-Йорком, Сан-Франциско, Лос-Анджелесом. Чикаго дешевле, и это очень важно для культурной жизни города. Молодые артисты, художники, музыканты могут сюда приезжать и заниматься экспериментаторством, могут не бояться делать здесь свои первые шаги. Раньше так было в Нью-Йорке, но сейчас в Нью-Йорке невозможно жить молодому музыканту, а в Чикаго до сих пор это возможно. Поэтому здесь гораздо богаче культурная жизнь. Она не только на самом высоком уровне, но и во всех слоях. Чикаго — очень удобный город по сравнению со многими городами Америки. Хороший общественный транспорт, красивый центр, легко перемещаться с места на место. Я обожаю воду. До Чикаго жила в Нью-Йорке, Бостоне и Сан-Франциско. Во всех трех городах, хотя они все на океане, я не чувствовала, что живу у воды, сами города были отдалены от воды. В Чикаго я это чувствую. Много воды вокруг, и вдоль воды длиннющий, бесконечный парк. Это тоже мне очень нравится. В Чикаго большой аэропорт. Почти всюду есть прямые рейсы, для меня это тоже очень важно.
Отличная реклама Чикаго, Лидия! Моя единственная претензия: почему рядом с Чикаго нет другого большого города? Рядом с Нью-Йорком есть Бостон и Вашингтон, а на Среднем Западе вокруг Чикаго одна деревня. Вообще ничего!
Зато очень красивые фермы. Я за тыквами ездила осенью. В Бостоне и Нью-Йорке все говорят, что три часа — очень далеко, а в Чикаго считают, что семь часов — не расстояние.
Расскажите, пожалуйста, о вашей семье. Она ведь за пять лет увеличилась вдвое.
Да, в 2018 году я приехала в Чикаго с мужем, Даниэлом Шварцем. У нас еще не было детей. Сейчас нас четверо. Дочке Артемиде четыре года, сыну Дориану — год.
Вы бы хотели, чтобы ваши дети пошли по вашим стопам и стали музыкантами?
Я хочу, чтобы они нашли что-то, что они очень любят, что их будет радовать в жизни. Дети живут в музыке. Сын к одному году уже побывал на нескольких оперных постановках и симфонических концертах, дочь уже была на многих операх. Ее первая опера “Иоланта”, была, по-моему, когда ей едва исполнилось три месяца. Недавно она начала заниматься на виолончели. Музыка всегда будет в жизни детей, и я этому очень рада. Надеюсь, что они всегда будут любить музыку. Пусть потом сами решат, что им нравится. Если не захотят заниматься музыкой, ничего страшного. Жизнь в музыке очень трудная.
Что бы вы пожелали себе на 2023 год?
Продолжения работы. Я очень рада, что у меня столько возможностей работать на разных проектах с потрясающими музыкантами мирового класса. Впереди — очень много разного репертуара и новые встречи с артистами, у которых я учусь новому и которые меня радуют. Я надеюсь, что в новом году у меня будет возможность продолжать заниматься музыкой и вдохновляться этим искусством.
Nota bene! Опера “Альберт Херринг” пройдет 26 января в 7.30 pm, 28 и 29 января в 3.00 pm в помещении Athenaeum Center for Thought & Culture по адресу: 2936 North Southport Avenue, Chicago, IL 60657. Билеты — по телефону 312-704-8414 или на сайте chicagooperatheater.org. Там же вы найдете информацию об истории и сегодняшнем дне Чикагского оперного театра.
