В одном из предыдущих номеров газеты была опубликована моя беседа с профессором физики Александром Козловым. Сегодня мы предлагаем читателям откровенный разговор с женой лауреата Премии НАТО. Лариса из скромности долго не соглашалась на интервью, но мне все же удалось убедить ее.
Лариса, я знаю, что Вы – виолончелистка по образованию и призванию – не изменили своему делу и в Чикаго, что получается далеко не у всех. Для начала расскажите немного о себе. Откуда Вы, где учились?
Мои родители в 50-х годах бежали из Поволжья в горы Киргизии из-за страшного голода. На Тянь-Шане было тепло и можно было собирать фрукты с деревьев, которые росли везде. Там, в Бишкеке, я и родилась. У меня было три брата и сестра, но все умерли. Когда мне исполнилось 8 лет, семья переехала в Казань. В Казани мама решила, что я должна ходить в музыкальную школу. Но в школе сказали, что для фортепиано и скрипки я уже не подхожу по возрасту. Пришлось выбирать между баяном и виолончелью. Виолончель я до этого в глаза не видела, но, в конце концов, пришлось играть именно на ней. Чего только я не делала, чтобы бросить это занятие! Я ломала смычок, ломала бридж (мост, на котором сидят струны – В.Г.), вообще готова была разбить инструмент. Меня отправляли в угол, ставили в школе двойки, короче говоря – полный ужас… Сейчас, когда я преподаю музыку, вижу, что так ведут себя многие дети. Но, тем не менее, я продолжала играть, хотя в школу приходилось ходить очень далеко, пешком и поздними вечерами, неся на себе виолончель. При этом еще не было достаточно еды, жили мы в основном за счет своего огорода. Постепенно увлеклась игрой на виолончели. Стала играть в квартетах, в оркестре, меня начали хвалить. В 15 лет, находясь в выпускном классе музыкальной школы, я пошла в музыкальное училище, и меня туда приняли как одаренную ученицу. В 22 года, продолжая обучение, прошла конкурс в симфонический оркестр Казанского Театра оперы и балета имени Мусы Джалиля. В этом театре я потом проработала 20 лет. Позднее я закончила консерваторию.
В какой момент все-таки Вы окончательно поняли, что связаны с музыкой на всю жизнь?
Это произошло постепенно. Впрочем, однажды я пыталась изменить свою судьбу. В 75-м поехала в Москву поступать в ГИТИС. Я решила стать театральным директором, потому что понимала – на актерский уже поздновато. Хотя я всегда чувствовала себя актрисой. Не зря в дипломе у меня записано: «Артистка симфонического оркестра». Ну вот, в общем, тогда я подумала, что перспектива сидеть всю жизнь в оркестре, превращаясь в старушку, играющую на виолончели, не очень-то привлекательна. Однако быстро выяснилось – для того, чтобы поступить учиться на театрального директора, необходимо сдать экзамен по математике, с которой я не дружила. Так что из столицы я возвратилась ни с чем.
В чем отличие виолончели от других инструментов? За что Вы ее любите?
Звук виолончели очень похож на человеческий голос. У скрипки звучание слишком высокое, у контрабаса наоборот низкое. А у виолончели средний тембр, который дает необычайную теплоту.
Какие Ваши любимые произведения?
Конечно, Вивальди, хотя он больше писал для скрипки. Раньше виолончель не была популярной. Во времена Моцарта для виолончели вообще не писали интересных партий. Сам Моцарт тоже не очень-то писал для этого инструмента. А вот Бах много написал для виолончели. Зато сейчас виолончель стала одним из ведущих инструментов. Она, как говорится, «вылезла». Появились и новшества, отвечающие времени – музыканты стали все больше использовать электро-виолончели. Звук у них совершенно другой, но такие инструменты хорошо подходят для больших залов.
Вернемся к Вашей судьбе. Что было дальше?
Продолжала работать в театре, там было много интересного. Мне довелось, в частности, играть в оркестре под управлением Рудольфа Нуриева. Он был наполовину татарином, поэтому руководство театра пригласило его к себе в Казань. Он серьезно болел, и все это знали, у него был СПИД. Это было в 93-м. Ни о каких танцах, конечно, речь уже не шла, но Нуриев неожиданно начал дирижировать. Он приходил на репетиции в теплой шапке, иначе уже не мог. Дирижировал из последних сил одним пальчиком, но ему все же удалось поставить два спектакля – «Щелкунчик» и «Дон Кихот». Правда, играли мы практически сами, от него уже было мало проку… Он почти потух и, казалось, смирился со своей участью. Вскоре он умер. После этого в Казани открыли балетный фестиваль имени Рудольфа Нуриева. А потом у нас начались шаляпинские фестивали. Шаляпин ведь родом из Казани. С нами работал еще известный певец и композитор Ренат Ибрагимов – музыкальный символ татарского народа.
К нам в театр приезжали на гастроли многие знаменитые танцоры и певцы, которые были или стали легендами. Мне посчастливилось аккомпанировать им в составе оркестра. Среди них, например, Екатерина Максимова и Владимир Васильев, которые солировали у нас в балете «Анюта» на музыку Валерия Гаврилина. Либретто написал сам Владимир Васильев. Он и поставил у нас балет. Так что я имела возможность наблюдать за работой этого мастера. Потом приехал знаменитейший тогда певец Зураб Соткилава. Он исполнил партию Хосе в балете «Кармен». Там же пела Мария Биешу. А украинский тенор Анатолий Соловьяненко исполнял у нас ведущие партии в «Риголетто» и «Евгении Онегине». Это стало для меня сильнейшим творческим потрясением. Он пел настолько великолепно, что после первой же его фразы в «Онегине»: «Вы мне писали…» — балет просто не мог танцевать и застыл как вкопанный! А мы в оркестре все, как один, затаили дыхание. Какой певец, какой актер! Потом приехала Тамара Синявская петь в опере «Царская невеста». Как раз перед этим они поженились с Муслимом Магомаевым, поэтому Муслим составил ей компанию и приехал с ней в Казань. Это было что-то! Магомаев пришел на концерт как простой слушатель и в антракте отправился в туалет. Не тут-то было – зрители огромной толпой сгрудились около туалетной двери, поджидая своего любимца в надежде получить желанный автограф! Магомаев испугался такого скопления поклонников, жаждущих буквально вынести его на руках, и не выходил оттуда до конца перерыва… А вот еще один примечательный факт по поводу театра. В те годы здание театра было центральным в Казани. Оно располагалось на главной площади рядом с обкомом партии и памятником Ленину, поэтому театр оказался у властей на особом счету. В буфете постоянно водились разные деликатесы, включая бутерброды с красной и черной икрой, которые были вполне доступны и сотрудникам.
Приходилось ездить на гастроли?
Да, конечно, очень много раз. Часто мы выступали в плохо приспособленных для театра провинциальных дворцах культуры, где почти не топили зимой, а сидеть приходилось или в очень глубокой оркестровой яме, откуда даже дирижеру не видна сцена, или вообще где-то за кулисами. Ну и естественно в этих поездках я хлебнула все прелести незатейливого быта. Однажды, помню, приехали квартетом в глухую татарскую деревню, засыпанную снегом. Аккомпанировали какой-то оперетте на татарском языке. В зал заходили люди с лопатами, ставили свои лопаты в угол и садились на стулья.
Наверное, у вас был очень сыгранный коллектив. Могли бы обойтись на концертах без дирижера?
На гастролях бывало всякое, но вообще-то в театре без дирижера нельзя – он ведь единственный в оркестре, кто из оркестровой ямы видит, что происходит на сцене. Так что дирижер – еще и координатор между музыкантами, певцами и балетной труппой. Было, правда, как-то: дирижер потерялся в нотах во время спектакля и тихо кричит в оркестр: «Мужики, где играем?».
А сколько Вы получали?
В начале 80 рублей, потом зарплату постепенно повышали. Через 20 лет платили уже тысячи и миллионы, правда, совершенно обесцененных из-за инфляции денег.
Как же Вы познакомились с мужем-физиком?
Муж моей подруги-скрипачки учился в аспирантуре. Когда он защитил кандидатскую, подруга пригласила меня помочь ей на кухне перед празднованием защиты. «Приди, — говорит, — помоги, я сама не управлюсь». Ну, я и пришла, чтобы помочь. После этого уселась на стуле рядом с Сашей. С тех пор мы вместе. Сразу после первого знакомства я пригласила его в театр. Раньше он один ходил в консерваторию на концерты, но у нас в театре не был, хотя его институт располагался буквально напротив театра. Тогда в театре шла постановка «Фауста». Саша пришел на спектакль, сел в первый ряд и совсем не смотрел на сцену, только наблюдал за мной – как я играю в оркестровой яме. Потом он приходил почти на каждый спектакль. Как ни приду на работу, а он уже сидит в своем первом ряду перед ямой. Саша сделал мне предложение уже через три месяца, так что поженились мы очень быстро. Сейчас у нас двое взрослых детей и 33 года совместной жизни.
Расскажите о вашем переезде в Великобританию. Как вам жилось на Туманном Альбионе?
Полного переезда, собственно, не случилось. Когда нашему сыну исполнилось три года и мне после декрета надо было выходить на работу, Сашу пригласили в Кардиффский университет, в столицу Уэльса, для проведения научных исследований. Мы поехали туда всей семьей. Но в Великобритании я с самого начала чувствовала себя очень неуютно. Меня там ничего не радовало, не могу объяснить, почему. Просто не сложилось и все. Поэтому мы прожили там относительно недолго. Кстати, и соседи нам попались какие-то странные – мы их очень раздражали. Может быть, они считали, что мы отнимаем у них работу. Дескать, приехали сюда русские… Саша, профессор Уэльского университета, каждое утро ходил в университет, а они сидели без дела и завидовали. Представляете?! Я там не хотела оставаться и лишнего дня! Однако именно в Великобритании в нашей жизни особенным образом проявился Бог. Дело в том, что в то время Саша испытывал острый духовный кризис, и всё это на фоне полного материального благополучия и успехов, которые у него были. Саша нашел там какую-то маленькую церковь, где ему объяснили то, что он так долго искал и не мог понять, — веру в Бога. После этого мы вернулись в Казань, но Саша еще несколько раз ездил в Кардифф по работе. Он также начал читать Библию и все время подсовывал ее мне, но я наотрез отказывалась читать. Лишь со временем все изменилось.
А что Вы больше всего цените в муже, с которым прожили столько лет?
Верность и преданность семье. Раньше у Саши приоритеты были расставлены так – семья и наука. Потом на первое место вышел Бог, причем, во всём, в том числе и в семье, которая для него была и является очень важной. Я всегда и во всем доверяю ему.
Потом была Америка…
В 2000-м году, через несколько лет после возвращения из Кардиффа, Сашу пригласили в Чикаго, в Институт Газа, где он работает по сей день. Мы приехали всей семьей и сняли квартиру недалеко от института в Des Plaines. Машины еще не было, и Саше подарили старый велосипед, на котором он ездил на работу. Квартира оказалась заполненной тараканами, которых мы никак не могли вывести, потому что они приходили от соседей. Помню, по ночам тараканы буквально ползали по мне… Но я этого почти не замечала, так же, как и другие недостатки, потому что, в отличие от Великобритании, жизнь в Америке мне сразу пришлась по душе.
А как ваши поиски Бога?
Очевидно, неслучайно наше жилье оказалось буквально в 2-х минутах ходьбы от православной церкви на улице Lee. Я начала ходить в эту церковь, хотя и до, и после, и во время этого мы побывали в самых разных общинах верующих. Потом я стала руководить в православной церкви хором как дирижер. Для меня это было совершенно неожиданно! Мне пришлось выучить православные молитвы и петь их с хором. Сначала мы исполняли также и обычные, не церковные, песни, но нам не разрешили петь это. Я начала заниматься музыкой с детьми священника, обучая их игре на фортепиано, и вскоре он порекомендовал меня другим прихожанам. Так началась моя карьера в Америке в качестве преподавателя фортепиано. Затем мы переехали в Buffalo Grove и стали посещать другую русскоязычную общину верующих, но уже не православных. Однажды мы встретились с Кириллом Свидерским и его семьей, приехавшими из Германии, точнее изначально – из Москвы. Они оказались в Чикаго по направлению миссии «Chosen People Ministry» для того, чтобы свидетельствовать, в первую очередь, русскоязычным евреям о том, что еврей Иешуа (Иисус) является Мессией Израиля. Среди людей, которые услышали их свидетельство, оказались и мы, русскоязычные русские. Мы начали встречаться на Шабат, а также среди недели для изучения Торы и других еврейских писаний. Сначала в небольшой группе, а затем эта группа выросла в еврейскую мессианскую общину верующих, которая называется Beit Emet (Дом Истины) и находится в Arlington Heights. С тех пор прошло уже 9 лет. Мы очень рады, что можем славить еврейского Бога вместе с евреями, которые верят в Иешуа. Саша является старейшиной этой общины. На наших собраниях я играю на виолончели в составе музыкальной группы.
Что вообще для Вас означает вера?
Я не уверена, что смогу выразить это словами. Но в чем я точно уверена – это в том, что Бог, в которого я верю, намного интересней и знаменитей всех тех знаменитостей, которыми я раньше восхищалась и иногда продолжаю восхищаться и сейчас. Также я точно знаю, что без веры в Иешуа жить уже не смогу. Не от того, что надо во что-то верить, а от того, что Он – единственная надежда, которая у нас есть. Когда-то я была счастлива аккомпанировать «легендам», а теперь счастлива служить Богу.
Вы продолжаете преподавать музыку?
Да, у меня сейчас больше тридцати учеников каждый месяц. Обучаю на фортепиано и виолончели. Кстати, учить игре на фортепиано я начала именно в Чикаго, и это тоже стало для меня настоящим открытием! Раньше я даже не думала, что смогу это делать. Все-таки, Америка — страна больших возможностей, и я убедилась в этом. Кроме того, я играю в составе симфонического оркестра Highland Park Strings. Недавно у нас был очередной концерт в Равинии, который прошел с аншлагом.
Что бы Вы хотели пожелать нашим читателям?
Не хочу говорить избитых фраз или специально что-то придумывать.
Спасибо Вам за интересное интервью!
