12 октября после почти сорокалетнего отсутствия на сцену Лирик-оперы Чикаго вернулась опера Джузеппе Верди “Луиза Миллер”. В главной партии – выдающаяся оперная певица нашего времени, замечательная Красимира Стоянова. В эксклюзивном интервью вашему корреспонденту певица рассказывает о бесстрашной Луизе, деликатном Маццоле, чувствительном Бетховене и лиричной Елизавете.
– Красимира, недавно весь оперный мир поразила новость о смерти Джесси Норман. Какой вы ее запомнили?
– Джесси Норман была прекрасная певица, актриса и музыкант. Мне кажется, важно отметить ее качество интерпретатора. Это отличало ее от других исполнителей. Норман не просто пела, а создавала образы, характеры, интересные музыкальные идеи. Она обладала неповторимым голосом… Для меня голос – выражение души. Не существует инструмента совершеннее голоса.
– В разных интервью вы говорите, что очень любите партию Луизы Миллер. Ни один журналист не спросил у вас, за что. Я бы как раз хотел начать с этого.
– Я люблю Луизу за решительность, честность, гордый характер. Луиза из культурной семьи. Ее отец – музыкант, виолончелист. Гордая, сильная, бесстрашная шестнадцатилетняя девушка, Луиза верна своим принципам и готова отстаивать свое право на любовь… В основе либретто оперы – драма Шиллера “Коварство и любовь”. Верди создал пластичный и сильный характер главной героини. Он выделил в ней самое главное – способность принести себя в жертву ради любви.
– Луиза – бунтарка?
– Да. У Шиллера об этом говорит фаворитка короля Федерика. Быть фавориткой – тяжелая участь. Самостоятельной жизни нет. Если хочешь получить определенное положение, нужно делать то, чего от тебя хотят другие. Это грустная жизнь. Поэтому Федерика завидует Луизе, ее глубоким чувствам и тому, что она не соблазнилась преимуществами фаворитки. Луиза – честная душа. Она предпочла умереть, но не пойти на компромиссы.
– Почему Верди был недоволен “Луизой Миллер”? Ведь внешне все выглядело благополучно, и неаполитанская премьера прошла с успехом…
– Верди был слишком критичен к себе и редко был доволен своими произведениями. Он переносил и отменял премьеры, переписывал оперы, сочинял новые версии, он был недоволен не только “Луизой Миллер”, но и “Травиатой”, и “Дон Карлосом”… Критическая мысль очень важна для творца, талант которого развивается. Вспомните Леонардо, который много лет рисовал свою Джоконду. Художник в широком смысле этого слова стремится к совершенству и всегда недоволен своими творениями. Это нормально. От оперы к опере Верди развивался, достигнув пика в поздних шедеврах “Отелло” и “Фальстаф”. Про них я могу сказать только одно слово – гениально! “Луиза Миллер” – один из первых шагов на этом пути.
– В чем своеобразие “Луизы Миллер”?
– Вся опера еще создана под влиянием стиля bel canto. Она очень пластична. И партия Луизы написана в том же стиле bel canto. Все очень динамично и драматично, без речитативов, от арии к арии… Как фильм без скучных моментов… У оперы особенная конструкция. В числе главных действующих лиц – два героя с басовыми голосами: граф Вальтер и Вурм. Звучат они по-разному, это два очень интересных образа. Почему Верди понадобились басовые голоса, а не голоса тенора или баритона? Пара Вурм и Вальтер – это как Лепорелло и Дон Жуан. Вурм хочет быть похожим на Вальтера, быть аристократом. Отсюда – басовый голос для его партии.
– Интересное замечание. Я об этом никогда не задумывался.
– Вурм влюблен в Луизу, но у него душа “кастрирована”. Он не может нормально любить, не может нормально выразить свои чувства. Его душа больная и любовь больная. Неслучайно его фамилия переводится с немецкого языка как “червь”. Он, как шекспировский Яго, все время плетет свою коварную паутину из интриг, домыслов и лжи.
– Вы всегда согласны с поступками своих героинь?
– Мне кажется, да. Я думаю, я всегда понимала и принимала поступки моих героинь. Даже Вителлию в опере Моцарта “Милосердие Тита”. Она ведь – женщина безумная, вела себя как императрица, хотела уничтожить Римскую империю, а в финале поняла, что ее путь – огромная ошибка. Она попросила прощения у Тита и любимого Секста… Всегда хорошо, когда человек осознает свои заблуждения и хочет быть в душевном равновесии с собой. Мне интересны сложные характеры, интересно разбираться в психологии героинь и мотивах их поступков. Верди в музыке выражал психологию персонажей, а для артистов психология – самое важное. Опера – это ведь не просто красивая сцена и роскошные костюмы. Опера рассказывает о нас, нашей жизни, наших эмоциях. Тяжело, когда при этом персонажу не хватает психологизма.
– Если говорить об операх Верди, то тут с психологизмом все в порядке. В вашем репертуаре: Елизавета в “Дон Карлосе”, Аида в “Аиде”, Леонора в “Трубадуре”, Дездемона в “Отелло”, Амелия в “Бал-маскараде” – женщины сложные, яркие, разнообразные. Какая из них вам наиболее близка?
– Сложно сказать. Они все – жертвы. Луиза – тоже жертва, жертва обстоятельств. Рудольф сначала действует, потом думает; сначала убивает, потом спрашивает. Это поведение сумасшедшего. Я думаю, Луиза даже предчувствовала, что Рудольф что-то задумал, но она так ему верила, так хотела показать, что любит бескорыстно… Она задумалась только, когда пила яд. В нашей постановке она собиралась выстрелить в себя из пистолета, но когда увидела, что ее отец страдает, отказалась от своего безумного плана. Ирония судьбы: пришел Рудольф и дал ей яд…
– Как вам постановка Франчески Замбелло? Она была сделана для Оперы Сан-Франциско. Вам комфортно работать в этой постановке?
– Обычная, классическая постановка, и это хорошо. Певцы свободны выражать характеры и чувства. Часто в Европе режиссеры переворачивают все с ног на голову. Режиссерская эра…
– Вам это не нравится?
– Я не думаю, что это правильно. Сегодня в оперном театре композитор, музыка, дирижер не так важны, певцы вообще не важны. Главный человек – режиссер! В Европе есть сайт https://www.forumopera.com/. Если там сообщают о какой-то постановке, первым идет режиссер, потом – дирижер. Кто поет, не имеет никакого значения. Это несправедливо. Мы – певцы – можем показать настроение оперы и специфику музыки. Но в мире очень много режиссеров. Очень часто они вообще не понимают произведения. Один раз я пела оперу Россини “Вильгельм Телль”. Режиссер был такой “гениальный”, что решил перенести увертюру с начала оперы на начало четвертого акта. Как это возможно? Кто он такой, чтобы нарушать волю композитора? Слава Богу, почти всегда я работаю с хорошими режиссерами.
– Вы помните, когда впервые спели Луизу? Что это была за постановка?
– Прекрасно помню. Это было в Мюнхене, в Баварской опере, в 2007 году, в очень интересной постановке Клауса Гута. Она была немного в стиле Хичкока. Режиссер хотел показать не только то, что мы видим, но и то, что остается на уровне нашего подсознания; тени, которые мы ощущаем и не знаем, правда ли это или плод нашего воображения… Сцена представляла собой комнату из четырех зеркальных квадратов, двигающихся, как карусель. Каждый квадрат – отдельное пространство. Вурм был в образе современно одетого, ужасного демона… Я с огромным удовольствием работала в этом спектакле. Он помог мне создать психологический образ Луизы. Мы с Клаусом очень много работали над образом, говорили, обсуждали каждое слово, пробовали разные варианты. Получилась законченная скульптура.
– Как вам работается с маэстро Энрике Маццолой? Ведь для него это первый спектакль в качестве следующего музыкального руководителя. Чувствуется “рука” будущего музыкального хозяина Лирик-оперы?
– Любителям оперы в Чикаго очень повезло. Маццола – талантливый дирижер и прекрасный человек. Очень деликатный. Он с нами провел все время, был на всех репетициях. Это редкость, последнее время такое вообще не случается. Маццола интересно работает с оркестром, у него глубокий и красивый жест. Оркестр сразу отвечает на его запросы, и получается настоящий звук. Я уверена, что это прекрасный выбор для Лирик-оперы.
– Он говорит, что влюбился в Чикаго, и даже планирует переселиться сюда…
– Мы с мужем тоже влюбились в Чикаго! Такой красивый город! Архитектура будущего, небоскребы, а вместе с тем зеленый, с парками, фонтанами, прекрасной набережной! Но климат сложный…
– В Лирик-опере вы второй раз. Я хорошо помню ваш дебют в “Симоне Бокканегра”. Вы блистали в окружении Томаса Хэмпсона и Ферруччо Фурланетто. Как вам работается сегодня в Лирик-опере? Что-нибудь изменилось за прошедшие семь сезонов?
– Очень хорошо работается. Та же дружелюбная атмосфера, что и семь лет назад, и другие, но не менее прекрасные партнеры. Алиса Колосова, Джозеф Каллея, Куинн Келси – яркие, талантливые, профессиональные солисты. Я учусь у них и восхищаюсь ими. Я со своими коллегами всегда в хороших отношениях. Это самое главное для работы. Мы – одна группа, мы должны понимать и работать друг с другом. Если этого не происходит, получается грустная и скучная “вечеринка”… Я в восхищении от хора. Хор у вас гениальный, один из самых лучших в мире, если не лучший. Голоса прекрасные, звучат прекрасно, люди дисциплинированные, реакция моментальная…
– Хор этот создал Дональд Палумбо. Сейчас он – хормейстер Метрополитен-оперы. А что вы скажете об уровне оркестра?
– Оркестр замечательный. Я сама скрипачка, слышу все инструменты, мне всегда интересно, как звучит оркестр. Уровень оркестра Лирик-оперы высочайший.
– Он неминуемо находится в тени великого Чикагского симфонического..!
– Нельзя так говорить. Нельзя сравнивать оперный оркестр с симфоническим. Специфика оперного оркестра одна, симфонического – другая. Музыканты как одного, так и другого оркестра стараются работать на самом высоком уровне. В оркестре Лирик-оперы очень хорошие музыканты. Нельзя принижать оперный оркестр.
– Я ни в коей мере не пытаюсь это сделать. Эти мысли пришли после июньской “Аиды” в Симфоническом центре с вами в главной партии и маэстро Риккардо Мути за дирижерским пультом. Все прошло на высшем уровне. Зачем нужны костюмы и декорации, когда есть такие Дирижер, Солисты и Оркестр?!
– Это другой жанр. В такой форме, как это проходит в Чикаго, мы вообще не двигаемся.
– Тяжело показать характер героини только голосом, стоя на одном месте?
– Да, чисто физически очень трудно. Намного легче для тела, если мы можем “погулять” по сцене, сделав хотя бы два-три шага.
– Это требование маэстро Мути, или такое правило?
– В какой-то степени таковы условия игры. На сцене слишком мало места, чтобы по ней прогуливаться. И вообще это будет выглядеть странно… Я много пела в концертных исполнениях опер и могу сказать, что это всегда трудно.
– Не могу не спросить у вас о работе с Риккардо Мути. Вы Аиду поете давно и давно все знаете о своей партии. Было что-то новое, что открыл для вас маэстро? Какие советы он вам дал с точки зрения вокальной техники?
– Он никогда не вмешивается в вопросы вокальной техники. Он много работает над фразировкой и произношением. Верди – великий драматург. Задача маэстро Мути выстроить драматургию так, как задумал композитор, и помочь нам понять эту драматургию.
– В этом отношении Мути, который знает о Верди все, – ваш неоценимый помощник!
– Вы себе даже не представляете, как глубоко и в каких подробностях он знает музыку и оперу! Главное его требование: мы должны соблюдать конструкцию произведения. Он на этом настаивает. Как авторские права, которые надо уважать.
– Я стал невольным свидетелем вашего разговора с маэстро Мути, когда мы вместе подошли к нему после концерта ЧСО, на котором исполнялись две симфонии Бетховена: Первая и Третья. Вы что-то по-итальянски сказали ему, и он в ответ произнес слово “bel canto”. Вы не могли бы рассказать, о чем вы говорили?
– Мы с мужем играли две эти бетховенские симфонии, помним каждую ноту и были в восторге от интерпретаций маэстро Мути. Мы никогда не слышали такую “белькантовую” линию исполнения. Бетховена часто играют грубо, а он не грубый. Он был тонким, душевным человеком. Музыка у него очень чувствительная, и исполнять ее надо соответственно. Конечно, есть моменты громкие, но это восторг, радость, гнев, но не грубость. Когда он создавал свои Девятую симфонию или Торжественную мессу, он разговаривал с небесами. Это – гениальная, космическая музыка, которую мы – простые смертные – просто не в состоянии осознать. Посредством этой музыки Бетховен общался с Богом.. Маэстро Мути так ярко делал все контрасты, так тонко расставлял акценты, Бетховен был у него таким нежным, лиричным, итальянским… Я была в восторге и сказала маэстро о его “белькантовом” Бетховене. Он ответил: “Это для меня самый хороший комплимент. Я именно этого и добивался”. А потом он привел слова Тосканини: “Bisogno di esprimere”, в переводе с итальянского – “Нужно выражать”. Нужно выражать волю композитора. Маэстро Мути делает это всегда.
– У вас есть новые проекты с Мути, о которых вы можете рассказать?
– “Реквием” Верди в январе 2020 года в Вене с ЧСО и маэстро.
– О, это будут знаменательные венские гастроли чикагского оркестра в честь юбилея (сто пятьдесят лет) зала Музикферайн… К сожалению, в интервью Chicago Tribune маэстро Мути сказал, что в конце сезона 2021-22 годов он уйдет с поста руководителя оркестра. Главный вопрос – кто после него? Кто еще в сегодняшнем музыкальном мире является для вас таким же авторитетом?
– Такого авторитета больше нет. Риккардо Мути ведь не только музыкант – он личность очень интересная, большой интеллектуал. Его наследнику придется нелегко.
– В нашей прошлой беседе вы сказали такую фразу: “Я – не вагнеровская певица. Я – лирическое сопрано”. Прошло семь лет, и вы взялись за Вагнера. В ваших планах на весну 2020 года – Елизавета в “Тангейзере” в Ла Скала. Значит ли это, что изменился ваш голос?
– Елизавета – это лирическая, вагнеровская партия. Очень нежная. Но я и сейчас могу повторить, что я – не вагнеровская певица. Я не могу и не хочу петь Брунгильду.
– За Изольду, конечно, тоже не возьметесь?
– Никогда. Я не хочу погубить голос. Изольда для высокого меццо-сопрано или драматического сопрано.
– Вы волнуетесь перед премьерой?
– Всегда волнуюсь, и не только перед премьерой. Это “болезнь” каждого артиста. Не верьте, если кто-то вам скажет другое. Все волнуются перед каждым спектаклем. Это нормально.
– Удачи в Лирик-опере!
Nota bene! Спектакль “Луиза Миллер” идет в Лирик-опере Чикаго до 31 октября. Билеты на этот и другие спектакли сезона 2019-20 годов – на сайте http://www.lyricopera.org/home.asp, по телефону 312-332-2244 или в кассе по адресу: 20 North Wacker Drive, Chicago, IL 60606.
