– ”Чистая правда» удивляет нас на многих уровнях. Вы пришли к этой теме из-за вашей всем хорошо известной любви к Шекспиру? Любовь к внутреннему человеку больше, чем к внешнему? Эта тема давно была вашей страстью?
– Да, в каком-то смысле я связываю встречу с Шекспиром со своим первым путешествием далеко от дома. Мне было 16, и я путешествовал автостопом, это казалось очень опасным и страшным, ведь мне было 16. В то время я был довольно застенчивым мальчиком, и я был посреди большого мира. Но я отправился в путь не ради того, чтобы провести удивительное и опасное время в Лондоне, вместо этого я отправился в Стратфорд-на-Эйвоне – потому что хотел увидеть пьесы в Королевской Шекспировской Компании. И вот так, сначала автостопом, потом в очереди за возвращёнными билетами, а затем днём я стремился увидеть места, связанные с Шекспиром.
Есть четыре или пять мест, где он жил, родился и вырос, и где он бывал, вернувшись в Стратфорд.
И это было начало процесса попытки понять, что это реальный человек, который жил в этих местах. У него были дома, потому что он был реальным человеком. И всё это как-то сочеталось в нём с работой надо всеми этими пьесами.
Поскольку человеческий материал в пьесах всегда, как мы бы сказали в наши дни, созвучен, я был заинтрегован, что же в его собственной жизни могло вызвать интерес к этому.
Почему он так интересуется дочерьми? Почему он так интересуется потерянными детьми? Почему он так заинтересован в воссоединении семей? Почему он интересовался людьми, у которых были проблемы с социальным статусом?
Почему его интересовала безответная любовь?
Он такой открытый, и страсть в его пьесах такая грубая – казалось, если бы я мог узнать некоторые факты его жизни и соединить человеческую ткань между этими фактами, была бы очень интересная история. И с этого всё и началось.
Я это предпринял, чтобы выяснить факты – что происходило после того, как его театр сгорел, и до его смерти три года спустя, что случилось после, как утверждается, этой знаменитой веселой встречи, его веселой встречи с Беном Джонсоном, где они так напились и вели себя так плохо, что в конце концов Шекспир заболел и умер – так обычно считается. Но это одно из многих предположений о Шекспире.
Суть всех этих моих поступков заключалась в том, чтобы попытаться полностью погрузиться в работу, как бы “жениться” на ней, и чтобы попытаться “очеловечить” автора – я испытывал глубоко личное отношение к его пьесам и хотел почувствовать личное отношение к нему самому.
– Я хочу отвлечься от шекспировской темы и поговорить о Brexit. Что вы думаете о том, что происходит с вашим островом? Считаете ли Вы, что граница – это правильная идея, и границу нужно вернуть вашему государству? Как Вы это видите?
– Это очень беспокоит. Был пройден путь, процесс, в котором многие люди имели голос, и этот процесс был сложным. Эта идея довольно дикая. Я проевропейский. Я верю в более открытые границы. Я слежу за ситуацией и знаю, что многие люди не согласны с этим. Всё это создаёт атмосферу, которая, я уверен, откликается и в этой стране. Создалась ситуация, которая, я уверен, откликается и в этой стране – я думаю, что нужно отбросить привычные ответы и попытаться действительно взаимодействовать и слушать то, что происходит.
Таким образом, мы находимся в совершенно другой части процесса, чем мы были в течение довольно долгого времени. Есть что-то осязаемое, что можно обсудить. По-видимому, этого никогда не было, а теперь это может быть, поэтому вы можете описать это как какой-то прогресс. Я хотел бы, чтобы этого не происходило, но я понимаю, что это, в какой-то мере, контур или форма бытия для нашей страны, и вообще – для мира в данный момент. Некоторые из этих вещей должны произойти.
– Каким Вы хотели бы видеть свое наследие? Ваше личное наследие, Ваше художественное наследие?
– Я думаю, что культурная память намного короче, чем кажется. Она гораздо более краткосрочная, потому что плотность материала огромна, она огромна, не так ли? Вы знаете, мы в Золотом веке телевидения, но его так много, что это подавляет, не так ли? Тем более, если вы решили, что будете идти в ногу со всем, что имеет отношение к культуре.
Я не знаю, как это возможно, глаза очень устают от всего этого объёма.
А объем огромен.
Так что я осознаю, что мир очень, очень меняется.
Мне нравятся молодые люди. Ну, если они хоть что-то помнят.
Когда меня не станет, они будут думать… они будут делать то, что будут делать. Меня не будет рядом, чтобы понять, что всё это значит.
Я имею в виду, что будущее – это где-то далеко, и то, что на это влияет, это наше “сейчас”.
Так что прямо сейчас я бы хотел, чтобы они помнили “Чистую правду”, понимаешь? Если ты меня спросишь в августе, я скажу, что хочу, чтобы помнили «Артемис Фаул», понимаешь?
Если они вообще меня смогут вспомнить – думаю, это результат.
Я был благословлён работать над Шекспиром, над этим классическим репертуаром только в кино, чтобы привлечь больше аудитории.
Поэтому я часто сталкиваюсь с людьми моего возраста или моложе, или старше, которые, так сказать, в меню своего культурного потребления включили некоторые из моих работ, и это очень трогательно.
Так что я знаю, что люди много путешествовали со мной, и это приносит огромное внутреннее удовлетворение здесь и сейчас.
Зрители могут увидеть меня на сцене театра и сказать мне что-то, и это очень волнующе и трогательно.
Знаешь, мы сталкиваемся с людьми разного возраста в разных местах. И если ты участвовал в чём-то культурно значимом, таком, как фильм о Гарри Поттере, то это потрясающе – даже если ты был только в этом фильме.
Есть много детей, которые получили огромное удовольствие от этого фильма – детей шести, семи, восьми лет. Они всё ещё дергают меня за край пальто на железнодорожной станции, чтобы спросить: «Вы профессор Локхарт?» Так что я за то, чтобы жить будущим наследием уже сейчас. Я так и делаю – и наслаждаюсь этим.
ФОТО — Copyright HFPA
Перевёл Дмитрий Якубов
