Ирина Феоктистова: Скрябин, космос, музыка в цветах

Имя выпускницы Санкт-Петербургской консерватории, лауреата международных фортепианных конкурсов Ирины Феоктистовой хорошо известно любителям музыки в России и США. Десять лет она выступала в дуэте с пианисткой Яной Поляновской, много гастролировала. С 1998 года Ирина живет в Чикаго. Ассистент дирижера, аккомпаниатор, педагог-репетитор, она работает с хорами, оркестрами и солистами в Лирик-опере, Центре оперного пения Райана, Северо-Западном университете, Чикагском оперном театре, на Музыкальном фестивале в Равинии. Ирина дебютировала в Карнеги-холл в концерте с Владимиром Галузиным, выступала с трубачом Криспианом Стил-Перкинсом, вокалистом Андреа Сильвестрелли, в камерных ансамблях и в составе фортепианного квартета “Пианиссимо!”, помогала с русским произношением Жерару Депардье, с переводом – Ирине Антоновне Шостакович… Ирина работает без устали, и кажется, что без нее не обходится ни одна крупная музыкальная организация и ни одно крупное музыкальное событие в Чикаго. Ирина не только прекрасно играет на рояле. Азартный и увлекающийся человек, она замечательно рассказывает о музыке, щедро делится своими идеями и размышлениями. Время пандемии она использует, чтобы вернуться к своим старым проектам и начать новые. Впрочем, об этом она расскажет сама. Перед вами – наиболее интересные фрагменты нашей виртуальной беседы.

– Ира, я давно хотел поговорить с вами, но думал, что сейчас для этого не лучшее время. Кругом карантин, все закрыто… И вдруг я читаю вашу фразу: “Настоящее бурлит”. Не всякий сегодня может сказать такие слова. Я понял, что нужно брать интервью прямо сейчас. Начнем с того, чем сегодня бурлит ваша жизнь. Я поздравляю вас с цифровым релизом Пятой фортепианной сонаты Скрябина в вашем исполнении.

– Спасибо. Все началось двенадцать лет назад, когда на фирме MSR Classics был выпущен мой диск “Poems and Fairy Tales” с записями произведений Метнера и Скрябина. После того, как он вышел, я решила записать отдельно Пятую сонату Скрябина. Все эти годы на это не хватало времени, и вот только сейчас я решила закончить проект. Я записываюсь на чикагской радиостанции WFMT. Там прекрасные звукоинженеры и потрясающий рояль фирмы Steinway. Примерно десять лет назад я записала произведения Шопена: Мазурки, Четвертую балладу, Прелюдии, Этюды. Опять же, у меня не было времени, чтобы все довести до ума. Я занималась этим вплотную с конца июля. Очень для меня серьезный проект, семьдесят восемь минут музыки. На днях я получила этот диск и отправила в MSR Classics. (Наше интервью с Ириной состоялось 21 октября. Пока материал готовился к печати, с фирмы MSR пришла положительная рецензия на этот диск.)

– Почему именно Скрябин и Шопен?

– Они идеально писали для рояля, а у меня особое отношение к этому инструменту. Звук рояля несколько отстраненный, аристократичный. Музыка Скрябина и Шопена лучше всего подходит для рояля.

– Какие у них разные судьбы! Шопена исполняют все и всегда, Скрябин был и остается в тени. Хотя в вашей любви к Скрябину вы не одиноки. Большим поклонником его творчества был Святослав Рихтер, под влиянием Рихтера симфониями Скрябина заинтересовался Риккардо Мути. Маэстро мне об этом сам рассказывал. Конечно, вспомним Горовица. Вам нравится, как Горовиц исполнял Скрябина?

– Очень необычно и своеобразно. Я снимаю перед ним шляпу. Я могу играть по другому, у меня может быть другое видение, но Горовиц делает это так убедительно, что ты невольно попадаешь под влияние его интерпретации. Он убеждает – в этом его секрет. Он удивительно играет и Скрябина, и Шопена.

– Но в целом произведения Скрябина услышишь сегодня не часто. Почему?

– Я не знаю местных пианистов, которые могли бы сыграть Скрябина. Хотя нет, могу назвать одно имя. Сейчас у меня замечательное сотрудничество с выпускником Северо-Западного университета Натаном Кенфилдом. Мы с ним дружим, вместе музицируем, работаем на музыкальном факультете Северо-Западного университета. Он заканчивал университет с Фортепианным концертом Скрябина, а я с этим же концертом – Санкт-Петербургскую консерваторию. Мы познакомились, после буквально двух репетиций поняли, что во многом совпадаем, и стали вместе работать. Натан как раз исключение… Скрябина больше играют русские пианисты. Русская фортепианная школа – самая лучшая. В девятнадцать лет с Пятой сонатой Скрябина меня приняли в консерваторию. Технически я уже могла сыграть Скрябина, но впереди были пять лет учебы. Пять лет тебя поднимают на абсолютно другой уровень понимания музыки и, что очень важно, драматической, “театральной” стороны любого музыкального произведения. Поэтому я достаточно легко чувствовала себя в оперных театрах. Во всем, что мы играли, был “театральный” элемент. Без этого чувства невозможно играть СВОБОДНО. Рубато (tempo rubato) – неотъемлемая часть русской музыки, и Скрябин – воплощение этого стиля. Ты должен полностью перевоплотиться в его произведениях, раскрыть заложенный в них смысл. В этом мне помог мой педагог по консерватории Юрий Колайко. У него есть потрясающие записи Скрябина, с которыми я хотела бы познакомить чикагских слушателей.

– Музыка Скрябина несет в себе черты времени, перелома эпох, рубежа веков, когда все волновалось, предчувствуя катастрофические перемены. В музыке этой нервность, импульсивность, поиски смыслов, мистицизм. Спустя век мы сегодня переживаем похожие времена. Риккардо Мути назвал Скрябина композитором будущего и предсказал ему судьбу Малера, которого забыли лет на шестьдесят, а сейчас исполняют повсюду. Вы тоже так думаете?

– Я желаю Скрябину еще более счастливого будущего, чем у Малера. Я работала с музыкой Малера в Равинии, мы готовили его Восьмую симфонию (я работала с Чикагским детским хором). У Малера другое ощущение формы, как и у Рихарда Штрауса. Эти композиторы как бы расширяют границы времени. Скрябин, следуя традиционному восприятию формы, тем не менее может запросто отходить от классической (экспозиция, разработка, реприза), смело внося новые элементы. Все это время у меня была идея создать проект, связанный с видео анимацией. Скрябин видел музыку в цветах, и я себе представляла, как это могло бы быть. Особенно мечтала “раскрасить” Пятую сонату и поэму “К пламени”. Встречалась со многими художниками, обсуждала разные идеи, но контакта как-то не получалось. И вот, наконец, этим летом мы совпали в этой идее с певицей и театральным фотографом Евгенией Пиршиной. Невероятно талантливый человек! Мы с ней встретились в студии PianoForte Chicago, куда она меня пригласила на запись. За три дня мы вместе сделали анимацию к моей записи Пятой сонаты и буквально двумя неделями позже – к поэме “К пламени”. В MSR, к сожалению, не делают DVD, а я так бы хотела сделать маленький бонус и выпустить его как дополнение к диску. Но на сайте MSR есть ссылка на наши анимации. Мы послали нашу запись в Музей Скрябина. Им очень понравилось, и они пригласили нас на концерт и презентацию проекта. Увы, время сейчас такое, когда сложно что-либо планировать. Пока я выставила эту запись на моем YouTube-канале и на нашем общем с Евгенией Пиршиной канале “Colors in Music”.

– В названии вашего канала “Цвета в музыке” выражена идея Скрябина о связи и единстве звука и света. Скрябин говорил: “Должно быть соответствие между светом и звуком – оно необходимо, иначе бессмыслица, нет принципа, нет единства”. Он считал, что всякая тональность соответствует основным цветам спектра, например, до мажор считал красным цветом, ля мажор – зеленым, ми мажор – голубым. Белый цвет представлялся ему более сложным, отражающим весь спектр целиком. Вы согласны с такими ассоциациями?

– Конечно, мы изучали поэму “Прометей”, в которой Скрябин точно следует своей концепции. Но я хочу призвать людей, которые будут этим заниматься, попробовать использовать свои ассоциации, не привязываться к цветам Скрябина. Аккорд до мажор можно раскрасить в красный цвет, но если он тоника функционально, это одно состояние; если доминанта – другое, более напряженное состояние того же аккорда. Почему бы не пойти вперед? Мы не могли использовать лишь один цвет для его аккордов. Например, “мистический” аккорд – как его можно раскрасить в один цвет? В нем уже есть три-четыре цвета. А если поставить его в контекст музыкальной фразы, как он звучит в Пятой сонате в контексте доминантового аккорда, то получится настроение удивления, очарования, загадки. Поэму “К пламени”, которую мы тоже сделали с цветовой анимацией, невероятно сложно играть и непросто слушать. Общее крещендо от начала и до конца. Как вы правильно сказали, довольно напряженная музыка. Это одно из последних сочинений Скрябина, 1914 года. В пятнадцатом он умер. Музыкальный язык Скрябина становится более сложным, минималистичным. Становится понятней, когда люди видят образы… Казалось бы, легко представить ассоциации с пламенем в поэме “К пламени”. Но я придумала нечто другое. У меня есть друг – физик Кирилл Прозумент. Я попросила его рассказать о природе огня. Он стал рассказывать сначала про обычный земной огонь, а потом про космический. Вот это Скрябин! Скрябин – это не пожар в лесу, Скрябин – это космос! Так идея зарождения пламени переросла в рождение звезды!

– То, что делал Скрябин сто лет назад, сегодня можно назвать словом “дискотека”. Именно от Скрябина родилась концепция цветомузыки. Скрябин хотел, например, чтобы во время исполнения “Прометея” зал заливали волны различных цветов: от сумрачно-лилового до ослепительно яркого, пламенного. Он даже ввел в партитуру специальную строку “Свет”, написанную для еще не существовавшего светового клавира.

– Для нас важен не только свет. Мы оперируем образами.

– Так и для Скрябина основным было образное содержание. Почему же его идеи не стали популярными? Ведь сегодня цветомузыка на концерте классической музыки – это нечто невероятное. Вы можете представить себе концерт ЧСО с маэстро Мути и какой-то дискотекой цветов, как хотел Скрябин? Я такого представить себе не могу.

– Почему, были такие концерты. Маэстро Мути делал “Остров смерти” Рахманинова с огромным экраном на сцене. Я помню этот концерт, они как-то угадали палитру в определенных тонах… Я считаю, что такие концерты надо делать и в Чикагском симфоническом центре, и в Мариинском театре, и везде. Гергиев, кстати, тоже делал “Прометей” с разными подсветками. Мы в Мариинку послали наши записи…

– Может, позовут?

– Достучаться до маэстро Гергиева очень сложно… Я слышу образы в музыке, могу их обосновать. Они разные. Есть ранние Прелюдии Скрябина. Например, Одиннадцатый опус. Это совсем другие образы – домашние, уютные, природные.

– Вы собираетесь дополнять свой YouTube-канал новыми видео?

– Недавно по заказу местного чикагского импресарио мы сделали виртуальный концерт. Расскажу об одном фрагменте. Я играю транскрипцию Листа на темы квартета из “Риголетто” Верди. У Евгении Пиршиной оказалось видео с ее собственным исполнением в костюмах. Мы сделали наложение образов из оперы в форме видеоклипов. Это тоже очень интересная большая работа… У нас идей много. Если все уходит в виртуальный мир, то это надо делать интересно, талантливо. В будущем мы планируем сделать видеозаписи симфонического Малера с ассоциативным видеорядом.

– Вам не кажется, что интерес к YouTube связан с сегодняшней ситуацией, не боитесь, что когда станут доступны живые концерты, популярность YouTube пойдет на спад?

– Конечно, живые концерты несравнимы ни с чем, но они не дают такой возможности создания образов, какие возникают при записи. Это просто невероятно сложно сделать в симфоническом зале. Наши записи можно делать, как презентацию, на больших экранах. Мы сделали одну такую презентацию – Пятая соната Скрябина с цветовыми анимациями – в Баррингтоне (пригород Чикаго – Прим. автора.). Нас пригласили поздно вечером в сад, мы вывели видео с телевизора на большой экран и под стрекотание цикад начали.

– Дискотека под цикады. Скрябину бы понравилось!

– Все внимательно слушали и смотрели. Мне кажется, такой вид искусства может и должен существовать, даже если это не живое исполнение. Но это можно попробовать сделать и в живом концерте.

– Какой из видов музицирования вам наиболее интересен?

– Сложный вопрос. Я очень любопытная и люблю делать многое. Поэтому, наверно, я многое и делаю. Санкт-Петербургская консерватория подготовила нас ко всему. Моей первой работой была работа с хором. Пианисту обычно сложно аккомпанировать хоровые партии, сводить вместе четыре голоса. Это было для меня хорошей практикой… Я обожаю работать в ансамблях, люблю фортепианные дуэты. С пятнадцати лет и до отъезда в Америку у меня был замечательный партнер Яна Поляновская. Я считаю, что фортепианный дуэт – очень сложная форма дуэта, потому что тембры инструментов идентичны. Наши педагоги говорили нам: “Вы должны мыслить как дирижеры”. Это значит понимать, где главные темы, где – аккомпанемент, где какой тембр… В России меня хорошо натренировали. После такой школы любые ансамбли покажутся простыми… Я люблю работать с виолончелью (музицирую с виолончелистом Назаром Джуриным) и с певцами, особенно с низкими голосами. С итальянским басом Андреа Сильвестрелли до сих пор работаю. Мы познакомились в Лирик-опере на “Борисе Годунове” (сезон 2011-12 годов). Я организовала ему концерт в Санкт-Петербурге, в Малом зале филармонии. Он, к сожалению, заболел, и концерт не состоялся. Сейчас он меня приглашает в Италию, чтобы выучить со мной партию барона Окса в “Кавалере розы” Штрауса. Я ему отправила четыреста пять страниц записанного аккомпанемента его партии. Мы очень активно общаемся, и, скорее всего, если меня пустит Италия, я поеду с ним заниматься… Я очень скучаю по сцене, по своим музыкальным партнерам, певцам. Это жестоко для музыканта – быть вне сцены, это трагедия, которую невозможно ничем заменить, никакими Skype, Zoom, записями, виртуальными концертами. Я продолжаю работать с певцами. 1 ноября у нас состоялся концерт в Публичной библиотеке Норсбрука (пригород Чикаго. – Прим. автора.). Виртуальный для зрителей, но для нас – нет. Мы встречались, репетировали, обсуждали совместные будущие проекты: сопрано Татьяна Дюбал, меццо-сопрано Евгения Пиршина и я. Я не представляю, как можно НЕ выступать, НЕ работать! Жизнь продолжается, а это значит, что продолжается творчество!

Когда статья готовилась к печати, стало известно, что Ирина Феоктистова получила приглашение от баритона Франко Помпони, президента новой оперной компании Opera Festival of Chicago (operafestivalchicago.org/about/). В этом сезоне она будет работать в компании в качестве аккомпаниатора. “Настоящее бурлит!”

О первых музыкальных впечатлениях Ирины, ее учебе в Санкт-Петербургской консерватории, приходе в Лирик-оперу, работе с хорами, преподавании и многом другом – во второй части интервью в будущих выпусках газеты Реклама.