Замечательную оперную певицу Екатерину Губанову я слышал в этом сезоне дважды: в октябре в кинотеатре Чикаго в серии “Метрополитен-опера в кино“ — в партии Нерис в опере “Медея“ Л.Керубини; в марте в Нью-Йорке, в зале Метрополитен-оперы — в партии Адальжизы в опере “Норма” В.Беллини. Мне хотелось встретиться с Екатериной в Нью-Йорке, но “поймал” я ее в Вене, между первым и вторым “Парсифалем” Р.Вагнера. (Наша беседа состоялась 8 апреля.) Певица дебютировала в Венской опере в партии Кундри.
6 апреля вы впервые спели Кундри в “Парсифале” Вагнера. Как прошла ваша премьера?
Я очень довольна. Была всего неделя репетиций, а материала — огромное количество. Я волновалась, но, по-моему, получилось хорошо.
Я говорю “ваша премьера”, потому что премьера постановки Кирилла Серебренникова состоялась весной 2021 года. У Кирилла Кундри — журналистка, и Парсифаль для нее — очередная жертва для будущего популярного репортажа. Как вы себя чувствуете в этой трактовке?
Совершенно прекрасно. Для того, чтобы хорошо сыграть роль, я всегда должна себя хорошо чувствовать в постановке. Но в данном случае никаких усилий не потребовалось. Я увидела запись с премьеры и сразу приняла трактовку Кирилла. У меня ведь опыта больше в современных постановках. В них я полностью “в своей тарелке”. У нас было восемь дней на подготовку, из них пять я провела с джетлагом. Я прилетела из Нью-Йорка, и на следующее утро была репетиция. Но ничего. Оказалось, можно и так.
Но с Кириллом вы не работали, вы с ним встретитесь в сентябре в Парижской опере…
К сожалению, Кирилла с нами не было. Мы наверстаем в Париже. Мне будет очень интересно снова с ним поработать, особенно сейчас, после “Парсифаля”. Нас ждет новая постановка “Лоэнгрина”. Роль Ортруды мы делим с Ниной Штемме. Первый блок спектаклей будет петь Нина, второй — я.
Вы перепели всех вагнеровских героинь: Брангена в “Тристане и Изольде”, Фрика и Вальтраута в “Кольце нибелунга”, Ортруда в “Лоэнгрине”, Венера в “Тангейзере”. Почему только сейчас вы пришли к Кундри?
Я — перфекционистка, люблю на все сто подготовиться к роли. Не буду называть имя, но еще в 2012 году большой дирижер предлагал мне Кундри в “Парсифале”. Я отказалась и не жалею. Только перепев многих вагнеровских героинь, прожив жизни этих персонажей, пройдя через многое в мире Вагнера, пропустив через себя его музыку, я почувствовала, что готова к Кундри. Чтобы подойти к этой “бездне”, я должна была многое набрать в профессиональном смысле.
Сколько нужно постановок/спектаклей, чтобы роль стала полностью вашей?
Все зависит от степени скромности артиста. Я настолько высоко ставлю себе планку, что, наверно, после ста пятидесяти — двухсот “Тристанов…”, через пять-семь лет после премьеры Брангена стала полностью моей. Я могу ее играть так, как хочу. Для Кундри этот срок будет гораздо больший. Совершенно бездонная партия! После премьеры у меня было ощущение, что я слетала в космос. Я готовилась к роли, как сумасшедшая, в течение шести месяцев не выпускала из рук клавир. Что бы я ни делала в течение этого времени, все шло вместе с “Парсифалем”. Я учила роль в качестве распевки, во время перерыва… Партия Кундри — чудо неземное. Не партия — целая Вселенная. Я счастлива, что прикоснулась к ней. Впереди — длинный путь постижения роли.
Как вы работали над этой ролью? Кого слушали? Что читали?
Самое трудное было найти свободное время. Все шесть месяцев я безостановочно работала над другими операми, почти все из которых были для меня новыми. Особенно “Диалоги кармелиток” вывели меня из колеи. Это настолько другая музыка, другой язык, другой стиль. До этого “Медея” Керубини, потом “Тангейзер” в парижской версии, которую я не пела семь лет. Я не могла взять и выделить несколько месяцев, чтобы только заниматься “Парсифалем”. Все урывками да урывками… Но расписание я себе очень хлестко построила. Я должна была ежедневно тридцать минут уделять “Парсифалю” кроме тех дней, когда играла в других спектаклях. В такие дни голову надо настраивать на партию, которую вечером собираешься петь. А то выйдешь и на “Норме” по-немецки запоешь… Работу над ролью я начала с того, что прочитала с переводом весь текст. У меня есть хороший друг — большой фанат и знаток творчества Вагнера. Мы с ним буквально продрались через весь клавир. Он мне объяснял значение некоторых фраз, рассказывал об истории создания оперы, традициях исполнения… Я посмотрела постановку и постепенно начала входить в оперу. Это было как ни с одной моей ролью в жизни. Я садилась за инструмент, например, в пять вечера, начинала заниматься и… забывала о времени. Час, два… Смотрю, на часах — восемь. Исчезало все: чувство голода, внешние шумы. Перед глазами оставалась только партитура и происходило погружение в другую реальность. Фантастика! Такого я не ожидала. Целиком захватила меня опера и Кундри.
Надеюсь, Кундри останется в вашем репертуаре и вы еще споете ее в Америке…
Да, я думаю, роль останется со мной. Мне многие коллеги говорили, что к финалу “Парсифаля” голос выдыхается. А у меня в финале не было проблем. Надеюсь, у меня еще будут предложения по этой роли.
В прошлом интервью в 2017 году вы мне говорили, что с технической точки зрения для вас в вагнеровских партиях проблем нет, что для вас главная задача — погружение в характер.
Ничего не изменилось, я и сейчас готова повторить те же слова. Самое важное — многослойность характеров. Сколько ни копай, куда ни глянь — в вагнеровских ролях миллион тонкостей, подробностей, деталей, нюансов. Когда я разбирала “Парсифаль”, у меня обычно уходило три часа на одну страницу.
Вы согласны с оперным поверьем, что второй спектакль всегда хуже премьерного, а третий — на таком же уровне или даже лучше?
Да, есть такое. Второй спектакль — как провисшая бельевая веревка после премьерного натяжения. Но я думаю, что мой второй “Парсифаль” будет через семь-восемь спектаклей. Я пока в таком священном ужасе перед Кундри, что меня не “отпустит” еще долго.
У вас малая дистанция для разгона — всего четыре спектакля в Венской опере. Понимание роли приходит, а спектаклей больше нет. Надо ждать другой постановки…
Разве понимание когда-нибудь наступит? Даже не знаю, Если и наступит, то на это уйдет еще много времени.
От Вагнера — назад к Беллини, от Кундри — к Адальжизе. Мы с женой получили огромное удовольтвие от “Нормы” в Метрополитен-опере. Вы были просто великолепны! Даже не только голос — ваш голос всегда на высшем уровне. Я остался под впечатлением актерской игры. Вы живете на сцене, купаетесь в роли. С первой минуты вам веришь!
Спасибо. Мои героини все сложные, неоднозначные. Такой положительной, как Адальжиза, у меня в репертуаре нет. Для меня было счастьем скинуть с себя груз прожитых лет и предстать в образе невинной девочки! Я боялась, что в моем возрасте это могло выглядить комично, но, надеюсь, этого не было. Я играла свою роль с огромным удовольствием.
“Норма” сопровождалась скандалом с Соней Йончевой. О ней нелестно выразился музыкальный критик газеты New York Times Закари Вулф, она в ответ обиделась и решила отменить спектакли. Во всяком случае, со стороны это выглядело именно так. Как вы себя чувствовали в этот момент?
В какую ситуацию меня поставили, в такой я и действовала. Я приехала работать.
Мы были на последнем спектакле. Норму пела сопрано из Австралии Хелена Дикс. Она написала в Твиттере, что генеральный директор театра Питер Гелб обратился к ней за три часа до начала спектакля. С учетом этого она, в общем-то, была хороша.
Конечно, она нас спасла.
Каково вам оказаться на сцене с другой артисткой? Для вас это ведь тоже непросто?
Постановка для этого благоприятная, несложная в смысле деталей. Хелена была на замене. Она участвовала во всех репетициях и с самого начала очень серьезно подходила к процессу. Это же не Гелб виноват, что ее попросили в последний момент. Соня сказала в последний момент… Хелена заранее обсудила со мной все каденции, и у нас все прошло совершенно гладко.
У вас ведь тоже был такой случай в Баден-Бадене, когда вы вышли на замену…
О, да. Это был гала-концерт с Брином Терфелем, Аней Хартерос и Йонасом Кауфманом. Серьезный концерт с записью на DVD. Заболела Элина Гаранча. Она “по-человечески” отменила выступление: за три дня, а не за три часа. Но за три дня я должна была выучить почти новую программу. Меня пригласили, я думаю, прежде всего потому, что до этого у меня в Баден-Бадене был большой успех в “Валькирии”. Публике я была не чужая, обо мне много хорошего написали, и я вернулась на благоприятную почву. Но мне пришлось нелегко. Во-первых, раздосадованные фанаты, которые приехали на Элину… Мне пришлось выучить арию Сантуцци и любовный дуэт из “Сельской чести”, которых я никогда до этого не пела, еще несколько арий. Только “мотивчик” знала!.. Я “была тогда моложе и лучше, кажется, была”. Сейчас не согласилась бы на такое “приключение”.
На “Норме” рядом с нами сидела мама исполнителя партии Поллиона — тенора Майкла Спайрса. Майкл рассказывал ей, как хорошо с вами репетировал…
Мы сразу с ним сработались, когда поняли, что наши приоритеты по жизни расставлены похоже. Это касается и отношений к коллегам, и вопросов семейной жизни. Где-то на просторах интернета я читала, что он хочет спеть Тристана, а я когда-нибудь мечтаю спеть Изольду. Почему бы не с ним?..
Вам не скучно находиться в таких уютных, но очень старомодных постановках, как постановки Маквикара, после сумасшедших экспериментов Серебренникова, Чернякова, Варликовского, Каликсто Бието?
Нет, я в них отдыхаю. Я всегда говорю: если в таких постановках играть честно, они не скучные; если в них внести краски, они оживают и становятся совершенно другими. Я наслаждалась каждым моментом в “Норме”.
Еще одна ваша роль — Нерис в “Медее” Керубини. Другой стиль, другая постановка и очень достойная партнерша — Сондра Радвановски в роли Медеи.
Я ее обожаю. Вот кто моя любимая Норма. Мы друг с другом очень много пели именно “Норму”: в Мюнхене, Барселоне… С ней работать всегда одно наслаждение.
Мы встречались с вами в прошлый раз в феврале 2017 года. Вы дебютировали в Лирик-опере в партии Кармен.
И никогда ее не повторяла. Я изначально не хотела ее петь. Спела только потому, что настоял мой — заметьте, бывший — менеджер. “Меццо-сопрано твоего ранга должна петь Кармен.” Я “Кармен” никогда не любила. Ни оперу, ни главного персонажа. Конечно, “никогда не говори никогда”, но я не хочу петь Кармен. Я ее не понимаю. Не вижу никаких преимуществ в этой партии. Назовите хоть одно.
Яркая главная роль в одной из самых популярных опер в мире.
Не знаю. Эту женщину я не могу для себя оправдать. Я через себя все пропускаю. Даже дьяволицу Кундри могу оправдать. Кармен — нет. Чтобы я ее спела, надо, чтобы появился такой режиссер, который разложил бы передо мной такую конструкцию, которую я приму. Зачем петь Кармен, когда у меня столько прекрасных ролей. Сейчас хотелось бы взяться за Зиглинду (героиня оперы “Валькирия” Р.Вагнера, сестра Зигмунда. — Прим. автора.). Почему нет? Голос идет наверх. Сейчас с Венерой и Кундри это стало окончательно ясно. Мне проще петь наверху — вперед!
Остались у вас роли, о которых мечтаете?
Конечно. Самая главная мечта — Изольда. Я эту партию уже практически всю знаю наизусть. Уже столько Бранген спето. Она у меня вся как на ладони, эта Изольда. Но сейчас, “опустив кончики пальцев” в Кундри, я понимаю, что, может быть, Кундри как персонаж интереснее, крупнее, чем Изольда. Все равно Изольду хочется спеть, но спешки в этом нет. Главное — сохранять хороший голос и хорошую форму.
Вы читаете критику на свои спектакли?
К сожалению, да. Все время говорю себе: “Не надо читать”. Все люди адекватные тоже говорят: “Не надо читать”. А я не могу выдержать, читаю. Может быть, когда-нибудь научусь не обращать внимания. Так больно бывает: выкладываешься вся, наизнанку себя выворачиваешь, а тут — на тебе…
Отличаете поверхностную критику от профессиональной?
Конечно. Бывало, люди пишут рецензию, не видя спектакля. Как-то один критик написал, что в первом акте “Дон Карлоса” в партии Эболи у меня были смазаны колоратуры. Я знаю точно, что этого не было. Это было написано потому, что, как правило, у меццо, которой удается “O Don Fatale”, смазаны колоратуры первой арии. Вот он так и написал про меня. Даже такое бывает. И потом — что такое критик? Мы говорим о критиках в респектабельных изданиях. А сейчас любой блоггер, который имеет доступ в интернет, считает себя критиком и пишет ТАКОЕ… Вот это я не читаю. А критика New York Times мы знаем по имени. Мне повезло, что ему пришлось по душе мое исполнение.
Вы пели в нескольких постановках Дмитрия Чернякова. Расскажите о репетициях с ним. Что есть у него такого, чего нет у других режиссеров?
Он приходит в репетиционный зал абсолютно подготовленным. Он не пробует разные варианты с артистами, как делают это другие режиссеры. Митя знает каждую ноту, от начала до конца. Он на сто пятьдесят процентов знает, чего хочет от каждого артиста, и будет повторять до тех пор, пока не добьется нужного результата.
Он допускает советы от вас-артистов?
Конечно, в этом состоит часть процесса. Митя — очень открытый в общении человек. С ним легко можно поговорить, предложить что-то, спросить, попросить объяснить…
В нашей прошлой беседе участвовал ваш муж Витторио. Он рассказывал, что в вашем городке в Сан-Джинезио произошло землетрясение и вы думаете о новом жилье. Оно у вас появилось?
У Витторио заняло шесть месяцев, чтобы восстановить дом, где мы жили. Сейчас все в порядке. За это время у нас появился участок земли. Потом грянула пандемия, и все приостановилось. Надеюсь, скоро мы возобновим строительство. Куда торопиться? Для того, чтобы заниматься домом, надо быть дома. Последний раз я была дома на Рождество. В следующий раз — в середине мая, и то ненадолго. Потом — в январе двадцать четвертого.
Я желаю вам новых интересных спектаклей, оваций, цветов и после всего этого — тишины и уединения в кругу семьи.