В рамках четвертого сезона проекта Stage Russia HD (продюсер — Эдди Аронофф) в январе 2020 года состоялась американская премьера телеверсии спектакля Новосибирского театра “Красный факел” “Дети солнца” по одноименной пьесе М.Горького в постановке главного режиссера Тимофея Кулябина. Любители театра в Чикаго и пригородах смогут посмотреть спектакль 16 февраля.
Московская премьера “Детей солнца” состоялась в октябре 2018 года на фестивале “Территория”. Спектакль номинирован на Российскую театральную премию “Золотая маска” в семи категориях: лучший спектакль малой формы, режиссура (Тимофей Кулябин), женская роль (Дарья Емельянова за роль Елены Протасовой), мужская роль (Павел Поляков за роль Павла Протасова), женская роль второго плана (Ирина Кривонос за роль Лизы), мужская роль второго плана (Андрей Черных за роль Бориса Чепурного), работа художника (Олег Головко). Вручение премии пройдет в Москве 15 апреля.
В эксклюзивном интервью вашему корреспонденту исполнительница роли Елены Николаевны, ведущая актриса театра “Красный факел” Дарья Емельянова рассказывает о волшебном “колпаке”, режиссерских тренингах, “банде” единомышленников, ролях, ожиданиях, надеждах…
Наш разговор состоялся в начале декабря. Даша только вернулась с репетиции спектакля “Жар и холод, или Идея г-на Дома” по пьесе Фернана Кроммелинка в постановке Александра Баргмана. Новая большая работа театра стала заключительной премьерой 2019 года. Пожелав актрисе удачи, я попросил ее вспомнить первую реакцию на предложение Тимофея Кулябина сыграть роль Елены Николаевны Протасовой в спектакле “Дети солнца”.
— Любое предложение Тимофея Александровича с моей стороны воспринимается с большим энтузиазмом. Каждая работа с ним — это новый опыт. А первая реакция всегда одна — страх и смятение, потому что он всегда предлагает что-то необычное. В этот раз он сразу предупредил: “Прочитали пьесу — сейчас будем ее переосмысливать и переделывать”. У нас акценты иначе расставлены, на передний план вышла семейная линия, на фоне которой и происходят все остальные события.
— У вас не было мыслей типа: “Почему Горький, кому он нужен сегодня, зачем за него браться…”?
— Вы знаете, я в этом плане ведома, особенно если меня ведет мой Мастер. Тимофей Александрович для меня действительно гуру. С него для меня начался театр. Он первый поверил в меня, предложил роли. Моя любовь и бесконечное уважение к нему остаются неизменными. Поэтому у меня не было таких мыслей. Мне, наоборот, показалось его предложение очень интересным.
— Вы столько лет работаете вместе и до сих пор на вы — “Тимофей Александрович”?
— Скажем так: “Тимофей Александрович, привет!”
— Кто она — ваша Елена Николаевна Протасова?
— На первом этапе мне хотелось сделать ее максимально особенной, уникальной женщиной. Любой актер старается развить своего героя, оправдать его. Мы рассуждали, чем она может заниматься. Она могла бы быть литературоведом, могла быть связанной с искусством… Однако в процессе репетиций я поняла, что Елена Николаевна — обычная, рядовая женщина. Безусловно, талантливая, даровитая, иначе Павел Протасов не был бы с ней. Она особенна своей теплотой, уважением к его идеям, поэтому, несмотря на все тяготы их бытовой жизни, она не уходит от него, а он так мается. Она очень земная. Ей хочется простых человеческих вещей и отношений.
— Ваша Елена Николаевна резонирует с сегодняшним днем?
— Я открою вам страшную тайну — к роли Елены Николаевны я худела в течение месяца. Мне казалось, что моя героиня — какая-то муза недооцененная, с особенно выступающими ключицами. А сегодня я понимаю, что Елена Николаевна живет среди нас. Я играю ее, исходя из моего сегодняшнего состояния. После недавнего спектакля мои знакомые женщины, положа ладони на грудь, восклицали: “Как же она переживает!”. Они говорили: “Почему он такой несправедливый? Ну гений-гений, но рядом с тобой живой, теплый человек. Ну обрати свой взор на нее”. То есть зрители воспринимают мою героиню здесь и сейчас.
— Ваш образ меняется от спектакля к спектаклю?
— Обязательно. “Дети солнца” для меня вообще парадокс. Когда мы выпустили премьеру, у меня было ощущение, как будто мы создали тело, но в нем нет крови. И только сейчас, с каждым новым спектаклем, происходит магия, возникает параллельная Вселенная. Как будто там каждый раз что-то зарождается, как будто мы, выходя на сцену, становимся абсолютно другими людьми. У Кулябина есть точная схема организации сценического пространства, которая помогает нам включаться.
— У “Детей солнца” небольшая история театральных постановок. Шумная премьера в театре Комиссаржевской 12 октября 1905 года, не менее шумная постановка в Художественном театре 24 октября 1905 года, спектакль у Таирова, где Лизу играла Алиса Коонен… Из недавнего прошлого так и вспомнить нечего. Разве что постановку Адольфа Шапиро в Малом театре в 2008 году. Как вы думаете, почему режиссеры неохотно берутся за эту пьесу?
— Мне кажется, сейчас необходима работа с текстом, подробное его осмысление. Это мало кому удается. Мы — дети сегодняшнего дня, и восприятие у нас сегодняшнее. Это непросто — сделать пьесу, созвучную времени. В спектакле звучит, на мой взгляд, великий монолог Протасова, составленный из нескольких монологов Джоббса. У нас поднимается тема разделения людей на первооткрывателей и обычных граждан, но это не звучит с позиции: я сверху, кто-то — снизу.
— Есть такое понятие — “кулябинский стиль”?
— Я думаю, кулябинский стиль был заложен с момента прихода режиссера в театр. Когда мы приступили к спектаклю “Без слов”, он вспомнил систему тренингов. Для нас это стало потрясением, мы как будто вновь превратились в студентов. Появились дополнительные волнения, стеснения, хотя, казалось бы, мы — пластичные артисты, должны в любую секунду уметь “впрыгнуть” в любое пространство. Например, спектакль “Онегин” был колоссальным опытом в плане тренингов: массовых и индивидуальных. Мы очень много разного пробовали. Мне была поставлена задача наблюдать за Павлом Поляковым — исполнителем роли Онегина. Тимофей Александрович усаживал меня в угол, спиной ко всем актерам. Он занимался с ними, а я должна была слушать только одного человека, настраиваться на него. Я сидела на стуле с завязанными глазами. Вокруг меня в разном ритме ходили люди. В какой-то момент мне надо было резко вскочить и поймать Пашу. Вот такие актерские этюды, к которым мы оказались не готовы. Я помню, Тимофей вывел меня с завязанными глазами в пространство сцены. Мне надо было пройти, не задумываясь, и найти даже не Онегина, а именно актера Павла Полякова. Первый раз у меня не получилось, но спустя месяц сидения в углу случилась сумасшедшая магия, и я все сделала. В спектакль это не вошло… В свое время Тимофей Александрович “сколотил банду”, которая переходит у него из одного спектакля в другой. На сцене у нас возникают определенные отношения. С Пашей мы не завели детей — у нас исключительно рабочие отношения, но если на восьмидесятилетие мне предложат опубликовать книгу воспоминаний, я бы написала нечто на тему “Моя сценическая жизнь с Павлом Поляковым”. В этом заслуга Тимофея Александровича. Он умеет создавать команду, он для меня лидер в этом плане. Он умеет нас накрыть своим волшебным “колпаком”. Иногда там очень мучительно, душно, хочется выбраться, но, как правило, мы находимся там с большим удовольствием. Не хочется выходить, и сложно потом возвращаться в реальность. Тимофей заряжает своей энергией и максимально включает нас в работу.
— Что вы делаете, если кулябинская трактовка не совпадает с вашей?
— Такие случаи бывают, но это не значит, что я права. У Кулябина есть уникальная черта: он очень чуток. На каком-то начальном этапе, когда он не может еще все четко сформулировать, он говорит: “Должно быть так. Я знаю”. И я ему верю. Я была свидетельницей одного эпизода. Когда мы делали сцену истерики Ирины в “Трех сестрах”, моя любимая партнерша Лида Ахметзянова пробовала разные варианты и все время что-то шло не туда. Тимофей ей обозначил точки, где она физически должна оказаться, и все получилось. Я не представляю, как это можно увидеть? У него есть это дарование. Мы привыкли ему доверять…
— Что в вашем случае означает актерская импровизация, и как она работает?
— Когда мы находимся в определенном рабочем режиме внутри материала, безусловно, импровизация существует. Даже в “Трех сестрах”, при том, что все буквально по звукам, шагам отмерено, выверено, и сложно представить, что какой-то новый звук где-то возникнет, тем не менее он возникает. Но мы настроены на ось, как идеальные жемчужины на ниточку, и с оси не слетаем. Есть моменты импровизации внутри монологов, сцен, есть постоянный поиск. Мы много раз играли “Три сестры”, но для меня колоссальным опытом стали двадцать спектаклей на гастролях во Франции. Безусловно, был момент усталости, но повторов не случалось. Мы играли каждый день, перерывов было очень мало, и вдруг совершенно неожиданно в спектакле стали открываться новые витки и возникать совершенно парадоксальные вещи. Я даже из этого опыта что-то привнесла в мою реальную жизнь, во взаимоотношения с родными.
— Я трижды брал интервью у Тимофея Кулябина. Последний раз я спросил у него: “Среди ваших авторов — Чехов, Пушкин, Шаламов, Горький, Ибсен. Где ваши современники, Тимофей?” Его ответ был таким: “Мне интересно работать на территории больших названий и имен, за которыми — большой опыт. У больших названий — “Три сестры”, “Нора”, “Дети солнца” — есть большой исторический и культурный бэкграунд, и мне интересно играть с ним, отключать его, изучать. Это диалог не только с текстом, но и с контекстом”. А для вас, Даша, интересен, выражаясь режиссерским языком, “диалог с контекстом”?
— Наверно, я здесь не так широко смотрю на вещи, как Тимофей Александрович. У меня сразу идет приближение. Кто-то спросил у меня однажды: “Какая из ваших героинь больше всего похожа на вас?” Мне показался этот вопрос странным, потому что все мои героини похожи на меня. В отличие от режиссера я смотрю на своих героинь под несколько другим углом. Прежде всего я исхожу из моего сегодняшнего опыта. Мы — актеры — уже работаем с подготовленным, переработанным материалом, через призму другого автора — такого же равноправного, как и первоисточник. Этот автор — наш режиссер. Нам приносят идеи, и мы с удовольствием их принимаем.
— Вопрос от любителя театра из Чикаго. Он не знает актрису Дарью Емельянову и на один день приезжает в “Красный факел”. Какой спектакль вы бы предложили посмотреть с вашим участием?
— Это все равно, что сказать, какой у меня любимый спектакль. Невозможно выбрать.
— Тогда расскажите, пожалуйста, в каких ролях вы заняты сегодня.
— Я играю Машу, Татьяну… Вообще, для меня, конечно, самая тонкая струна — Татьяна… Есть прекрасный спектакль “Довлатов. Анекдоты” по произведениям Сергея Довлатова, есть родившийся из этюдов замечательный спектакль Кулябина и Ирины Ляховской “Без слов”. Он идет уже около десяти лет, не сбавляет оборотов и каждый раз обретает что-то новое, развивается. У нас есть спектакль “Только для женщин”. Это история о том, как бригада сталеваров решила заработать денег и устроила стриптиз. Я играю в спектакле роль Гленды. Это забавно… Каждая роль важна, каждая роль интересна. К сожалению, спектакль “KILL”, где я играю Луизу Миллер, покинул наш репертуар. Вот на него я бы, наверно, позвала… Недавно по техническим причинам репертуар покинула “Гедда Габлер”. В моей истории это первый раз, когда так провожали спектакль. Он абсолютно, стопроцентно работал. Это было очень важно. Я бы не хотела наблюдать сцен умирания спектакля…
— Я понял, надо приезжать в Новосибирск и пересматривать все спектакли с вашим участием!
— Конечно. Тогда и возникнет подробная тема для разговора.
— За роль Елены Николаевны вы номинируетесь на премию “Золотая маска”, и я от души желаю вам успеха. Это ваша третья — после Татьяны и Луизы — номинация. Как вы думаете, есть шансы на победу?
— Честно скажу, не уверена. Я посмотрела список номинантов. Среди них — просто потрясающие актрисы… Вы знаете, я, наверно, странно отношусь ко всем наградам. Если бы мне предоставили выбор между ролью в следующем спектакле Кулябина или победой на “Золотой маске”, я бы выбрала работу с Тимофеем. В этом — жизнь, рост, движение. В нашей максимально подвижной профессии важно не останавливаться, каждый раз преодолевать себя, пространство, окружение… Мы — люди амбициозные, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Мы — люди эмоциональные. Поэтому я, скорее, за хорошую роль, чем за “Золотую маску”, хотя мне, безусловно, приятно, что наш спектакль представлен в семи номинациях. Это очень круто.
— Гедда Габлер в «KILL», Татьяна в “Онегине”, Маша в “Трех сестрах”… — во всех спектаклях Кулябина последнего времени именно вы играете главные роли. Это позволяет сделать вывод, что вы — его актриса, вы олицетворяете кулябинский взгляд на женские образы. Если я скажу, что актриса Дарья Емельянова — талисман успеха спектаклей Кулябина, — это будет правда или преувеличение?
— Это будет максимальное преувеличение. Во-первых, я бы сама не хотела такого определения. Я бы хотела идти вперед, двигаться в разных направлениях. А потом я считаю, что талисманом успеха спектаклей Тимофея Кулябина является сам Тимофей Кулябин: его сердце, мозг, дух, настрой, его уникальная трудоспособность. Я не могу осознать, насколько он организует свое время, не понимаю, как его хватает на общение с родными людьми и с миром. Но он с ним общается, он — человек сегодняшнего дня и очень остро чувствует проблематику сегодняшнего дня, озвучивает и обнажает ее… Я не буду лукавить. Мне хотелось бы регулярно принимать участие во всех постановках Тимофея Александровича, и желательно — в больших ролях. Но в целом его сила в команде. Когда мы делали спектакль “KILL”, у меня случилось помутнение, я буквально билась головой о стену от непонимания, куда он меня ведет. У меня не хватало опыта: как сценического, так и жизненного. Я помню, он тогда сказал: “Когда мы соберем спектакль и войдем в режим прогона, ты все поймешь”. Честно признаюсь, мне сложно было в это поверить. Он очень подробно выстраивал каждую сцену с моими партнерами, а мной фактически не занимался. В итоге в режиме прогона случилось невероятное. Он так плотно сплел вокруг меня паутину, что остался только вопрос моего восприятия. В этом и было зарыто зерно. Поведение Гедды — это постоянное удивление от того, что происходит вокруг. Ей ничего не оставалось, кроме как сделать то, что она сделала… Удивительно, как работает механизм “Трех сестер”, удивительно то, как мы слышим и понимаем друг друга в “Онегине”. Там есть центральный персонаж, а есть окружение, которое тоже находится в зоне постоянного внимания. Окружение создает определенное настроение. Это называется — КО-МАН-ДА! Не зря в свое время “Три сестры” были отмечены именно этой наградой на “Золотой маске”.
— Я видел два спектакля вашего театра — “Онегин” и “Три сестры”, и могу подтвердить: ансамбль ваш действительно очень слаженный. У вас наверняка есть чувство локтя товарища. Если что-то пойдет не по плану, коллега подстрахует, поможет, вытянет… Мне кажется, вам очень комфортно находиться на сцене с этой командой, правда?
— Да, конечно. И моменты с “чувством локтя товарища” случаются регулярно. Для меня это дорогого стоит. В спектакле “KILL” есть одна жестокая сцена, когда мой партнер, актер Илья Музыко, игравший мужа Йоргана Тесмана, вынужден меня толкать и применять силу. Я понимала, что он одной рукой меня толкает, а другой — держит. При этом не сбавляет градуса. Я испытывала в этот момент двоякие чувства. Есть сценическое поведение моей Гедды, и в то же время я внутренне улыбалась и обнимала партнера. Качели, две параллельные реальности, которые дают дополнительную энергию. Действительно, так происходит регулярно.
— Оборотная сторона этого — зона комфорта убаюкивает, расслабляет. Мне бы хотелось посмотреть на вас вне этой зоны. Может быть, с другими партнерами, с другим режиссером, в другой стилистике… Вы готовы на это?
— Вы правы, мне не хватает опыта работы с другими режиссерами, хотя в этом году у меня две роли в некулябинских спектаклях. Первая — в спектакле Артема Находкина “Раздражение”: остро характерная роль сумасшедшей женщины, убивающей своего мужа. Спектакль идет в режиме монолога, около сорока пяти минут. Спектакль оригинальный: режиссер сделал основу, а дальше уже все зависит от меня… Вторая роль — Фели в спектакле “Жар и холод…” в постановке Александра Баргмана. Совсем другой образ, другой характер. Сейчас моя героиня — то ли муза, то ли повелительница птиц, то ли Робинзон, сидящий на ветке дерева. Я еще в процессе становления роли. Это новая форма и новый опыт для меня… Дальше планируется Брехт. В спектакле Глеба Черепанова “Карьера Артуро Уи” у меня небольшая, но очень интересная роль. (Премьера спектакля намечена на 27 марта. — Прим. автора.)
— В марте вы дали большое интервью Олегу Циплакову (ОКОЛОтеатральный журнал). Мне понравился заголовок: “Лично я готова быть брошенной в топку Кастеллуччи”. О Кастеллуччи мы еще поговорим, а теперь о другом. Меня задела последняя фраза в этом интервью: “В театре мне сейчас не хватает работы”. Вы знаете, со стороны все выглядит очень благополучно. С 2004 года вы сыграли в “Красном факеле” тринадцать ролей, в среднем — по роли в год. И вместе с тем вы жалуетесь на недостаток ролей…
— Некоторое лукавство, да? Ну вот я играю Фели. У меня четыре сцены. Мой персонаж появляется и меняет ход истории, но на самом деле в этой большой работе моя роль не такая большая. Я сижу, любуюсь партнерами и… голодаю. Я по-хорошему завидую актерам, которым дают разноплановые роли, а у меня все в одном ключе — женщина со сложной судьбой, муж бросил или умер, или она сама скоро умрет… В общем, есть повод поплакать. Когда я давала интервью моему дорогому другу Циплакову, я не лукавила. Мне хочется разноплановости, не хватает объема. Я всегда голодная. Я продолжаю настаивать на этом.
— Это вечная актерская проблема — недостаток ролей. Как преступно мало играла Раневская, как сегодня мало играют Фрейндлих, Неелова, все наши великие актрисы…
— Абсолютно с вами согласна. Это больная тема. Кто-то скажет: “Что за безобразие?! Есть прекрасные актрисы, которые по тем или иным причинам выпали из обоймы и вообще не работают. Какое она имеет право так говорить?” Но, черт возьми, я не могу по-другому. Да, я всегда хочу работать, хочу новых ролей.
— Теперь о Кастеллуччи. Вы бы “согласились быть брошенной в его топку”. А вы бы согласились поработать с ним, скажем, год, если бы для этого надо было уйти из “Красного факела”, бросить Новосибирск, весь ваш привычный мир, работать в другом окружении..?
— Вы перечислили все то, что я бы, наверно, готова была бы бросить, кроме одного — сына. Я понимаю, насколько я нужна ему. И вот здесь уже возникает вопрос. Да, я актриса, но прежде всего я — мама. Я уже сама себе не принадлежу. В этом моя сила и в этом моя слабость. Если говорить про такие судьбоносные решения, на данный момент я не готова вам однозначно сказать. Я безмерно восхищаюсь Кастеллуччи. У меня к нему разные чувства: страх, почтение, обожание… Я не настолько с ним знакома, не смотрела все его работы, но то, что я видела, произвело сильное впечатление. До сих пор помню “Трилогию” — спектакль Кастеллуччи, который нам показал Тимофей Александрович. Хотя по большому счету для Кастеллуччи актер не так важен.
— Мне тоже кажется, что для Кастеллуччи актеры — всего лишь материал осуществления режиссерских идей. А если бы вам предложили поехать в Москву на определенный проект, на главную роль в спектакле, скажем, Бутусова, Женовача, Богомолова, Серебренникова, вы бы согласились? На главную роль, в которой эти мастера хотели бы видеть именно вас!
— (Долгая пауза.) Я проверяю себя. Конечно, я бы хотела этого опыта, но я бы хотела иметь возможность продолжать работать с Кулябиным. Для меня очень важно то, что он делает в драматическом театре, важны способ, темы и работа персонально с ним.
— Я пытаюсь вытащить вас из зоны комфорта, а вы пытаетесь остаться…
— Поверьте, работать с Кулябиным — это максимально НЕкомфортно. Тимофей работает со мной очень нестандартно. Я бы сформулировала это, как определенные манипуляции. Я чувствую, что он меня ведет где-то очень жестко, где-то — даже жестоко, где-то — отчаянно. Но эта манипуляция никогда не переходит границу. Мне нравится, что Тимофей каждый раз бросает меня лицом куда бы то ни было, будь это то грязь, дерьмо или стена. Только тогда рождается какая-то сущностная вещь, какая-то тема начинает звучать. Когда я играю простую русскую женщину Лену Протасову или молодую романтичную Таню Ларину, или обреченную на смерть Гедду Габлер, или эгоистичную и в то же время подлинно чувствующую и переживающую Машу, он каждый раз заставляет меня чувствовать себя не собой. Это все максимально некомфортно и максимально сложно. Он осуществляет со мной какой-то адский эксперимент. Мне это нравится не потому, что я — мазохистка, а потому что именно так, я считаю, должен рождаться спектакль. Именно так, подлинно, без поддавков, ужимок и масочек, костюмов и шляпочек… А уже потом, когда есть основа и суть образа, возникают внешние оформления… Но тот список режиссеров, который вы привели, я запишу. Сделать по одному проекту с каждым я бы согласилась. Или пусть они приезжают к нам в “Красный факел”. У нас много достойных актеров. Вся труппа — одни сплошные достойные актеры. Мы могли бы поэкспериментировать.
— С чего началась ваша любовь к театру?
— Я не расскажу вам красивую романтичную историю типа: “В пять лет я выступала зайчиком-белочкой-лисичкой на утреннике, мне понравилось, я увлеклась театром и решила пойти в актрисы”. Нет, у меня все получилось очень странно. Я увлекалась спортом и совершенно не грезила театром. Всегда была очень замкнутой, асоциальной девочкой. Одно время даже увлекалась нирваной, “лайт-версией”. Начала курить и пряталась от компаний. Как-то так, сама с собой. Мне казалось, что мой путь — воин-одиночка. Случилась абсолютно банальная вещь: к нам в школу пришла девушка и предложила детям посетить театральную студию. Первое, что я сказала, придя на занятия: “У меня есть несколько комплексов, и я бы хотела их побороть”… В Театральное училище я поступила, даже не закончив школу. Отучилась десять классов и не пошла в одиннадцатый. Забрала документы и пошла учиться на актрису… Единственный момент, который я вспоминаю из времен осознанной юности. Я принимала участие в конкурсе чтецов, читала стихотворение Ахматовой “Белый дом”. Я начала достаточно вяло, поняла, что аудитория меня не слушает, и что-то внутри переключилось. Я не помню, в каком режиме прочитала стихотворение, но поймала кайф, когда на меня посмотрели и меня услышали. Актерство — это наркотик. Мы выходим на сцену, потому что нам это нравится.
— Вы хотели бы, чтобы ваш сын Сережа пошел по вашему пути?
— Я пока об этом не думала. Ему только десять лет. Мы пробуем разные направления: гитара, кибершкола, развивающие игры… Он занимается и видеоблогерством, и легкой атлетикой. Всего по чуть-чуть. Я хочу, чтобы он был счастлив, а какую дорогу выберет, не так важно. Я поддержу его в его выборе.
— У него есть еще время выбрать профессию.
— А у меня — свыкнуться с его выбором.
— Что он говорит о маме-актрисе? Критикует часто?
— Он, скажем так, немногословен в оценке моей работы. Но, мне кажется, он гордится. У нас на здании театра много афиш, а рядом — школа. Ребятишки проходят, видят мои фотографии, говорят про маму-актрису. Мне кажется, Сереже приятно это слышать… Он меня контролирует. Когда я прихожу на какие-то школьные мероприятия, просит меня одевать платье, красить губы красной помадой. “Я хочу, чтобы ты была особенно красивая.” Мне это нравится.
— Даша, наш разговор будет неполон, если я не спрошу вас о благотворительном проекте “Будьте добры”.
— Нашему проекту — десять лет. Он проходит на базе театра “Красный факле”. Мы собираем игрушки, подарки, денежные взносы Дому ребенка N1, где живут малютки от нуля до четырех лет.
— Как можно помочь проекту?
— Наш проект дружит с замечательным Фондом Константина Хабенского, который помогает больным ребятишкам. Если есть желание помочь, мне кажется, целесообразней направить средства туда. (Реквизиты Фонда вы найдете на сайте https://bfkh.ru/help/bank/. — Прим. автора.) Константин создал в Новосибирске театральную студию и продолжает ее курировать. Дети из студии участвуют в наших благотворительных концертах.
— Совсем недавно Хабенский выступал в Чикаго. С Цыпкиным они играли шоу “The Best и новые рассказы” в рамках проекта “БеспринцЫпные чтения”.
— Я обожаю Цыпкина! Благодаря его сборнику я открыла невероятное количество современных интересных авторов. Мы с моей подругой, актрисой Катей Жировой (в “Детях солнца” она играет Меланию) сделали чтецкую программу по потрясающим рассказам Наринэ Абгарян, ее циклу книг “Берд”. В ноябре была премьера. Видите, как все циклично, все завязано. Тесен мир…
— Даша, каким был для вас 2019 год, и какие планы, надежды вы строите на год 2020?
— Я благодарна 2019 году за то, что он был таким сногсшибательным во всех смыслах этого слова. Мне кажется, я обрела себя в новом качестве. Сейчас у меня — новый старт. Не хочу ничего планировать, не хочу загадывать на 2020 год. Я просто желаю себе и всем моим коллегам, чтобы было много интересной, большой работы с большими, интересными режиссерами. Желаю себе невероятных сюрпризов и предложений. Пусть будет так!
Nota bene! В “большом” Чикаго спектакль “Дети солнца” Новосибирского театра “Красный факел” демонстрируется 16 февраля в 12.55 pm в кинотеатре “Regal Lincolnshire” (300 Parkway Drive, Lincolnshire, IL 60069, https://www.regmovies.com/theatres/regal-lincolnshire-imax/0345#/buy-tickets-by-cinema?in-cinema=0345&at=2020-01-11&view-mode=list) и 16 февраля в 2.00 pm в Wilmette Theatre (1122 Central Ave, Wilmette IL, 60091, https://ticketing.us.veezi.com/purchase/13497?siteToken=bclQlQh1gkmW47aQVQljkg%3D%3D). Все новости о проекте Stage Russia HD – на сайте https://www.stagerussia.com/.
