21-25 июня 2019 года в Чикагском симфоническом центре состоялись концертные исполнения оперы Джузеппе Верди “Аида”. Это были незабываемые вечера настоящего искусства! Четвертый раз – после “Отелло” (2011 год), “Макбета” (2013 год) и “Фальстафа” (2016 год) – музыкальный руководитель Чикагского симфонического оркестра Риккардо Мути устроил нам “открытый урок” на тему “Как исполнять Верди?” Маэстро собрал в Чикаго команду мечты: Аида – Крассимира Стоянова, Радамес – Франческо Мели, Рамфис – Ильдар Абдразаков, Амонасро – Кирилл Манолов, Царь Египта – Эрик Оуэнс. Но даже среди этих громких имен наибольший интерес вызвал дебют с Чикагским симфоническим оркестром одной из самых блистательных певиц современной оперной сцены Аниты Рачвелишвили в партии Амнерис.
Мне посчастливилось не только присутствовать на репетициях и концертах, но и пообщаться с Анитой. Я встретился с певицей в Симфоническом центре после генеральной репетиции. Она была уставшей. Маэстро Мути советовал ей не петь в полную силу, но, по словам Аниты, ей комфортней петь полным голосом. Несмотря на ограниченное время, поговорить удалось на разные темы. Начали с оперы, а закончили архитектурой и политикой. Перед вами – наиболее интересные фрагменты нашей беседы.
– Анита, начнем с “Аиды” и вашей партии Амнерис. Это ж надо додуматься – отправить любимого в подземелье, замуровать его с Аидой заживо. Вам нужно было вжиться в этот образ, или достаточно спеть?
– Мне не нужно особенно вживаться в роль. Музыка Верди помогает вжиться в образ, а слова – выразить его. Я не считаю, что Амнерис – такая ужасная женщина. Она просто ревнивая влюбленная. Она ведь умоляет не закрывать крышку подземелья, не убивать Радамеса.
– Классический любовный треугольник, без которого нет итальянской оперы…
– Конечно. Она любит Радамеса, а он влюбился в другую женщину, как всегда с меццо-сопрановыми героинями происходит во всех операх… В душе Амнерис много эмоций, и она разрывается от них.
– Что было бы, если бы Аида не попалась на удочку Амнерис и не проговорилась о своих чувствах к Радамесу? Что было бы, если бы она промолчала?
– Амнерис все равно догадывалась, чувствовала, что Аида и Радамес любят друг друга. Наверно, она бы продолжила искать доказательства и нашла бы их.
– Для финала оперы Верди выбрал нежный любовный дуэт Аиды и Радамеса. Герои умирают, любовь торжествует… А как же Амнерис?
– Амнерис ищет успокоения для сердца и спокойствия для души. Мужчины, которого она любила, больше нет, и это, конечно, ее вина.
– С вокальной точки зрения есть что-то сложное для вас в партии Амнерис?
– Амнерис – достаточно комфортная роль для моего голоса. Благодаря технике и долгой работе над ролью голос не устает. Трудно другое – в четвертом акте выдержать все эмоциональное напряжение и физически не убить себя. Я абсолютно без сил остаюсь после четвертого акта. Все, что есть в душе, отдаю, эмоционально трачусь полностью.
– Как вы относитесь к концертным исполнениям опер? Нет ни костюмов, ни декораций, в вашем распоряжении только голос. Тяжело?
– Да, концерты петь намного сложнее, чем спектакли. Сложнее, но интереснее.
– Негде спрятаться?
– Прятаться не надо. Если человек уверен в себе, надо просто хорошо петь. Я люблю концерты, потому что намного больше возможностей сосредоточиться на музыке. В спектаклях мы как-то теряемся иногда, а на концерте не потеряешься. Тем более, когда рядом – маэстро Мути.
– Маэстро Мути назвал вас лучшей вердиевской меццо-сопрано нашего времени. Как жить после таких слов, Анита?
– Жить станет труднее. Мне придется работать еще больше и доказывать всему миру, что он прав.
– Вы встретились с маэстро в Мюнхене в ноябре 2017 года на Реквиеме Верди с Симфоническим оркестром Баварского радио. Получается, ему было достаточно нескольких дней, чтобы услышать ваш потенциал и назвать вас лучшей?
– Мы встретились в Равенне за год до этого на прослушивании. Он хотел меня взять на “Аиду” в Зальцбург на следующий, 2018 год. К сожалению, у меня был уже подписан другой контракт. В Зальцбург я не поехала, но он меня уже к тому моменту знал и хотел вместе поработать. Поэтому когда Элина Гаранча отменила Реквием в Мюнхене и Кельне, он сразу позвал меня. Я как раз пела “Кармен” в Баварской опере. Уже на Реквиеме он мне говорил, что я – единственная меццо, которое может петь piano в таких трудных нотах.
– О, да, ваше piano пронизывает насквозь… Есть что-то новое, что вам открылось в Амнерис на репетициях с маэстро Мути?
– В музыкальном плане – очень многое. Я стала по-другому воспринимать фразы. Маэстро объясняет, как произносить слова, насколько это должно быть эмоционально… В последнее время часто происходит так, что мы приезжаем на выступления и никаких музыкальных репетиций нет. Мы выходим на сцену и сразу выступаем. Думаешь, что знаешь роль, посмотришь перед спектаклем и на сцену, а получается, что накапливается очень много ошибок… На репетициях “Аиды” мы полностью “почистили” клавир. Это очень важная и нужная работа. Пять дней без остановки репетировали, и это – одни из лучших дней в моей жизни. Такая Амнерис останется со мной навсегда.
– Вам интереснее петь Амнерис или Азучену в “Трубадуре”?
– Я очень люблю Амнерис, но самой важной партией для меня остается Азучена. В Азучене я открыла абсолютно другую реальность. Во-первых, это странный, нетрадиционный Верди с нюансами, близкими к belcanto, в отличие от типичного вердиевского меццо-голоса. Не Эболи или Амнерис. Во-вторых, когда я учила роль, обнаружила, что везде Азучена поет почти на piano. Очень много речитативов, много разговорных сцен и очень мало мест с forte. Это не то, что мы всегда слышали в каждом исполнении. Поэтому я пою Азучену с чистого листа.
– Вы так поступаете со всеми партиями?
– Я всегда пою с чистого листа. Никогда не слушаю записей. Когда я в Париже учила “Кармен” с Жаннин Райс, она мне сказала: “Никогда не слушай никаких записей перед дебютом. Тогда это будет чисто, оригинально. Ухо не будет загрязнено голосом и ошибками других певцов”. Я соблюдаю это правило всю жизнь. Никогда не учу, слушая записи других. Учу партию сама… В Азучене я нашла совсем другой стиль пения. Там очень много разных “цветов”. Когда в голосе есть возможность все “цвета” использовать, для меня это самое лучшее. В Амнерис есть очень много piano, но палитра не такая богатая, как в Азучене.
– Что у вас впереди в плане Верди?
– Принцесса Эболи в “Дон Карлосе”. Дебютирую в Парижской опере в октябре.
– Вы второй раз, после Реквиема в Мюнхене, выступаете с Крассимирой Стояновой, снова встречаетесь с Франческо Мели. Вам комфортно работать с ними?
– Конечно. Крассимира – одна из лучших сопрано мира. У нее Реквием звучал потрясающе. Самое трудное в Реквиеме для сопрано – дуэт a cappella сопрано и меццо-сопрано Agnus Dei. Певицы, поющие сопрановую партию, всегда понижают тональность, и все идет крахом. У Крассимиры все было очень чисто и красиво на потрясающем piano. Она очень милый человек, с ней всегда приятно работать… С Франческо то же самое. Мы с ним пели Реквием и “Кармен” в Ла Скала. Франческо – потрясающий партнер, очень хороший человек и музыкальный тенор, что встречается редко. Он не только думает о голосе, но очень сильно сосредотачивается на актерском наполнении роли.
– Один из главных басов сегодняшней оперной сцены – Ильдар Абдразаков. Вы с ним давно знакомы?
– С Ильдаром мы работали много. Вместе пели “Кармен” и “Князя Игоря” в Метрополитен-опере (в “Князе Игоре” я пела Кончаковну), Реквием в Зальцбурге несколько лет назад. С нами пели Кауфман и Монастырская, дирижировал Кристиан Тилеман. Прекрасный певец.
– Маэстро Мути собрал всех лучших?
– Он собрал очень сильную команду. Он всегда выбирает тех, кого считает музыкальными, интересными исполнителями.
– Через год по его приглашению вы вернетесь в Чикаго с Сантуццей в “Сельской чести”. Масканьи, веризм, совсем другая эстетика… Как вы себя чувствуете в этом репертуаре?
– Я обожаю Сантуццу. В характере героини много грузинских черт. Сицилия похожа на Грузию, у нас похожее отношение к жизни, похожие страсти… Я очень люблю “Сельскую честь”. Там тоже очень много “цветов”. Палитра просто бесконечная. Жду – не дождусь нашей новой совместной работы. Представляю, как маэстро Мути будет дирижировать, каким будет piano, как будет петь хор… Мечтаю сделать эту оперу, как надо.
– Говорят, что у Риккардо Мути есть любимчики. Например, на главные теноровые партии в последние годы он постоянно приглашает Франческо Мели, на главные басовые – Ильдара. Но в какой-то момент он переключается на других певцов, и прежние любимцы выглядят брошенными. Вы не боитесь в один прекрасный день почувствовать себя брошенной?
– Если он найдет кого-то интересней, я буду только рада. Это значит, что есть прогресс. Пусть будут новые певцы – моложе и лучше. Если этого не происходит, значит, мы где-то застряли. Самое лучшее в опере – смена поколений. Абсолютно правильно, что с годами маэстро находит новых певцов, которым тоже надо работать с таким потрясающим дирижером, как Мути. Это нормально. Жизнь продолжается, опера живет!
– Как вы считаете, Чикагский симфонический оркестр соответствует величию дирижера и уровню исполнителей?
– Потрясающий оркестр! Звучание просто невероятное. Я такого никогда не слышала. Оркестр до этого никогда не исполнял “Аиду”. Маэстро получил такой результат за несколько репетиций! Это счастье – работать с таким дирижером и таким оркестром!
– В недавнем интервью чикагскому журналисту Деннису Полкову маэстро сказал, что теперь Чикагский симфонический – один из лучших, если не лучший, вердиевский оркестр в мире. Раньше он был оркестром Малера и Бетховена, теперь – Верди…
– Я вижу, как много работы было сделано в оркестре еще до репетиций с Мути. Это, наверно, самый высокий уровень музыкантов, который есть сегодня в мире.
Анита Рачвелишвили родилась в Тбилиси. Начинала с фортепиано, потом перешла на вокал. После окончания Тбилисской консерватории была принята в труппу Тбилисского театра оперы и балета, спустя год поступила в Оперную академию при Ла Скала. Выходом в большой мир оперы стала для нее Кармен. Анита впервые исполнила партию на сцене Ла Скала 7 декабря 2009 года на открытии нового сезона. Это была настоящая сенсация. Дуэт Рачвелишвили-Кауфман (Дон Хозе) потряс зрителей всего мира (спектакль в прямом эфире транслировался многими телеканалами). Открытием Рачвелишвили мы обязаны тогдашнему руководителю Ла Скала Даниэлю Баренбойму. Прослушав студентку, он немедленно предложил ей главную партию. После Кармен Рачвелишвили стала выступать на сценах крупнейших театров мира.
– Даниэль Баренбойм как-то сказал, что он – ваш музыкальный крестный. Если бы он не пригласил вас на Кармен десять лет назад, как сложилась бы ваша оперная карьера?
– Я думаю, она бы все-таки сложилась, но для этого понадобилось бы намного больше времени. Произошло невероятное: я спела Кармен и в ту же ночь у меня появились контракты.
– “Наутро она проснулась знаменитой.” Это про вас?
– Абсолютно. Помимо работы, которая была сделана, мне очень повезло, что я попала в нужное место в нужное время. Повезло с Баренбоймом, который никогда не боится рисковать, понимает и видит талант издалека и доверяет человеку. После премьеры он сказал мне: “Я вас встретил, прослушал и доверился, не зная, какой вы человек, будете ли работать над ролью и пытаться сделать лучшее. Я надеялся, что вы будете такой, и вы оказались такой. Я оказался прав”. Я была очень рада этим словам. Когда человеку достается такое счастье – быть одной из самых лучших меццо-сопрано, – появляется новый стимул для работы, возникает чувство ответственности.
– Баренбойм и Мути – два человека, которые так много сыграли в вашей судьбе. У них разный подход в работе с певцами?
– Подход разный – высочайший результат одинаковый. Они оба любят и понимают музыку, работают очень четко. Они просто разные.
– Вы готовите партии Дидона в “Троянцах” Берлиоза и Шарлотты в “Вертере” Массне. Как вы чувствуете себя во французском репертуаре?
– Замечательно! Французские оперы – одни из самых любимых. В них главное не мощь, а музыка. Цвета, нюансы, слова… Французская опера – это другой уровень музыки, которую я очень люблю… Я особенно хотела спеть Шарлотту. Очень красивая и интересная роль.
– Язык вас не смущает?
– Нет, никогда не смущал. Никогда не боялась французского языка. Наверно, потому, что моя первая серьезная опера была “Кармен”. Мне не трудно было учить французский язык, но, конечно, это была огромная работа над текстом. Намного больше, чем над итальянским текстом. Итальянский для меня намного легче. Но я люблю работать. Люблю, когда все близко к идеальному.
– Ферруччо Фурланетто мне сказал о совете, данном ему французским певцом Жозе ван Дамом: “Когда поешь французский репертуар, ты должен звучать, как итальянец, поющий по-французски”. Ведь невозможно спеть в опере французское гнусавое “р”…
– Гнусавое “р” мы не должны петь. Когда поешь на французском языке, должно быть обычное “р”. Только французы поют гнусавое “р”, потому что это их родной язык.
– Вы много и охотно поете в русских операх. Кончаковна, Марфа, Любаша… Вам легко петь русский репертуар?
– Я обожаю русские оперы. Русские композиторы идеально писали для меццо-сопрано. Это та тесситура, в которой отдыхаешь и думаешь только о пении, музыке. Технически ничего тебя не волнует. Открываешь рот и поешь. Это происходит только в русском репертуаре… Я родилась, когда еще существовал Советский Союз. В семье все говорили по-русски. Я читала много русских книг, люблю русский язык, русскую литературу, русскую музыку. Это у меня настолько внутри сидит, что спеть на русском языке для меня все равно что спеть на грузинском. Почти то же самое. Это мне легко дается, я умею прочувствовать слова. Для этого надо обязательно говорить по-русски, понимать все чувства, заложенные в русских словах. Надо вырасти с этим.
– Есть роли, которые вы оставляете на будущее?
– Меня каждый раз спрашивают о сопрановских ролях, но я не думаю об этом. Мне комфортно в моем меццо-сопрановом мире. Лет через десять, наверно, возьмусь за Вагнера. Я сейчас его не трогаю, хочу спеть романтический французский репертуар, взять некоторые белькантовые оперы. “Фаворитку” Доницетти, например.
– Эта опера очень редко исполняется.
– Да, мне она очень нравится. А потом уже за Вагнера… Когда начинаешь петь Вагнера, назад, к романтическому репертуару дороги нет! Поэтому я не тороплюсь. Я люблю Вагнера, но для его опер надо быть взрослее. После сорока голос меняется, техника становится другой. Я подожду.
– На какой год вы сейчас подписываете контракты?
– Все расписано до конца 2022 года, и есть уже несколько контрактов на 2023 год.
– Вы пели в Лирик-опере только один раз. Это была “Кармен” в марте 2017 года. Неужели Энтони Фрейд не предложил вам ничего в будущем? Может, поделитесь секретом, когда вас снова ждать в Лирик-опере?
– Он предлагал, но, к сожалению, театр все очень поздно планирует. У меня уже все заполнено. Лирик-оперы пока в планах нет, но я вернусь в Чикаго через год с “Сельской честью”… Если говорить про оперные театры, то в Америке на ближайшие годы у меня только Метрополитен-опера. Все остальное время я в Европе.
– Как вам последняя новость о назначении Доминика Мейера новым интендантом Ла Скала?
– Я очень довольна. Он сделал из Венской оперы потрясающий театр. Я уверена, что то же самое он сделает с Ла Скала. Это будет супер-интендант. Мейер – очень умный, интересный человек. Я не возвращаюсь в Ла Скала только потому, что они планируют будущие сезоны всегда настолько поздно, что физически невозможно что-либо изменить. Там думают, что ты все отменишь и побежишь в Ла Скала. Но контракты отменять нельзя.
– Почему вы не выступаете ни в Мариинском театре, ни в Большом?
– Меня очень активно приглашают, но я поеду в Россию только тогда, когда Путин вернет наши земли. Я очень люблю Россию и русских людей. Я выступала в новом зале Мариинки, один раз пела в зале Чайковского. Я обожаю публику в России. Они – очень культурные, интересные люди, знают и понимают музыку. Это большая боль для меня – что я не могу физически поехать туда. Любовь к моей стране не дает мне никакого права поехать в Россию, потому что со стороны России произошла оккупация Грузии. Сегодня у нас были серьезные акции протеста. (Наша беседа состоялась 20 июня.) Наверно, опять начнется революция. Ситуация очень сложная.
– Не только в Грузии такая ситуация. Посмотрите, что происходит в Украине из-за агрессии России. Я очень боюсь за мою родину – Беларусь. Так что я вас очень хорошо понимаю и солидарен с вами.
– Да, ситуация везде напряженная. Надо понять, что Советский Союз никогда больше не вернется. Я открыто говорю: когда Путин вернет нам наши земли и навсегда оставит нас в покое, я с удовольствием поеду в Россию и спою для любимых русских людей.
– Как вам кажется, у Михаила Саакашвили есть шансы вернуться в Грузию?
– Саакашвили был хорошим президентом, но для меня слишком агрессивным. Нужна дипломатия, когда у тебя такой страшный враг, как Путин, а Саакашвили, к сожалению, человек очень эмоциональный. Я надеюсь, он понял свои ошибки. Сейчас Саакашвили очень активен в Киеве. Ему вернули украинское гражданство. Если у него будет дипломатический иммунитет, он вернется и поможет Грузии. Нам нужна помощь.
– Мои читатели меня не поймут, если я не спрошу у вас о Чикаго. Как вам город? Успели что-то посмотреть?
– Конечно. Я смотрела город, еще когда пела Кармен. Мы с мужем любим гулять по новым местам. Было холодно, но мы ходили, смотрели… Город очень красивый, и люди хорошие. Мне кажется, что Чикаго со всеми бегущими поездами сверху, небоскребами, водой – город будущего. Недаром его называют архитектурной столицей Америки. Так и есть. Куда ни посмотришь – очень красиво! С нетерпением жду новых встреч!
