Алексей Гуськов: “Каждый человек – мир”

Продолжается третий сезон международного проекта “Stage Russia HD”. В феврале на экранах Великобритании и США состоится кинопремьера спектакля “Улыбнись нам, Господи” Московского театра имени Вахтангова. В основе инсценировки – романы Григория Кановича “Козленок на два гроша” и “Улыбнись нам, Господи”. Режиссер – художественный руководитель театра Римас Туминас. В спектакле заняты Владимир Симонов, Виктор Сухоруков, Юлия Рутберг. В роли водовоза Шмуле-Сендера – блистательный российский актер театра и кино Алексей Гуськов. В эксклюзивном интервью вашему корреспонденту Алексей Геннадьевич рассказывает о своем персонаже, делится впечатлениями о работе с Туминасом и жизни в Вахтанговском театре, говорит о своих киноролях и новой картине.

— Было ли неожиданностью для вас предложение Римаса Туминаса сыграть роль водовоза Шмуле-Сендера?

— Безусловно. “Улыбнись нам, Господи” – первый спектакль, который мы сделали с этим большим, талантливым художником. Я спросил Римаса, почему он увидел меня именно в этом персонаже. Римас ответил: “Вас используют в мужественных, “крепких” ролях, а, на мой взгляд, в вас есть трогательность, нежность, внимательность, и я хочу использовать именно эти краски”. Я был невероятно рад. В России всякому сформировавшемуся актеру предлагают типовые работы. Их очень много. Поэтому я ценю предложения сыграть необычных персонажей. Например, дирижера симфонического оркестра во французском фильме Раду Михайляну “Концерт” или Карла Войтылу – Папу Римского в итальянском фильме Андреа Порпорати “Святой человек”… Я люблю своего Шмуле, люблю наш спектакль. Когда мы были в Израиле, спектакль посмотрел автор романов “Козленок на два гроша” и “Улыбнись нам, Господи” Григорий Канович. Он сказал, что я играю его дядю. Мне было лестно услышать такой комплимент, ведь авторы редко принимают чужие трактовки. Значит, то, как меня по “подводным рифам” провел Римас, и то, как у меня сложился образ, было правильным. Наше общение продолжается виртуально. Мы общаемся через фейсбук и с Кановичем, и с его сыновьями.

— Чем вам интересен ваш персонаж? Кто он, ваш Шмуле-Сендер?

— Я согласен с Римасом, сказавшим, что наш спектакль – это дорога жизни, в которой раскрывается каждый из персонажей. Мой герой – человек одинокий. В старости все люди одинокие, даже если они окружены теплом близких. Это объективность жизни, которую формулирует мой герой. Он говорит горькие слова: “Куда бы мы ни ехали, куда бы ни шли, мы идем и едем к нашим детям, а они идут и едут в противоположную от нас сторону все дальше и дальше, и никогда мы с ними встретиться не можем”. Шмуле уезжает из своего местечка за легендой. Его сын Берл живет в Америке. Вероятно, удачливый бизнесмен, но где Литва, а где Америка?.. Шмуле все время рассказывает о том, как он любит Берла и внуков, как Берл ему золотые часы послал, а на вопрос, где они, отвечает, что променял на штиблеты. “Когда я смотрю на небо, мне кажется, что в Вильно меня действительно ждет посланец от Берла с золотыми часами. Когда я смотрю на небо, я слышу, как они тикают. И мне говорили, что это стучит мое сердце. Мое сердце грохочет, моя любовь заливается, ржет, как эта лошадь”. Эти мысли совпадают с моими размышлениями о жизни. Во мне нет еврейских кровей, но сама по себе жизненная философия обитателей местечка мне близка. Я люблю ездить в Израиль, наблюдать за людьми. В крепости Масада как-то смотрел на ребе. Думал, что он делает? Оказалось, пишет Тору… Вселенная сосредоточена в каждом человеке. Каждый человек – мир…

— В образе водовоза вы не показываете ничего специфически еврейского, правда?

— Я играю прежде всего Человека. Знаете, из всех моих актерских потрясений на еврейскую тему на первом месте стоят спектакли Евгения Леонова и Михаила Ульянова. Их Тевье я помню до сих пор. Конечно, мы не играем какого-то персонажа, как такового, или некую национальную черту. Мы говорим о том, для чего мы живем, что после себя оставляем, откуда приходим и куда уходим… Спектакль с таким прекрасным названием – повод порассуждать о жизни. Человек с широким кругозором прочитает в спектакле шагаловские, летящие в небо картины, например, в эпизодах с бессловесной Козочкой. Я был на юге Франции, в Сен-Поль-де-Вансе, на могиле Шагала. Там в частном музее висит его знаменитая “Жизнь”. Я долго стоял перед картиной, смотрел, размышлял…

— Четверть века назад Римас Туминас ставил “Улыбнись нам, Господи” в Малом театре Вильнюса. Оказалось, это была его первая, но не последняя версия…

— Когда мы приехали на гастроли в Вильнюс, три исполнителя первого состава вышли в интермедиях, жена Римаса Инга Бурнейкайте в роли Козочки играла вместе с Юлией Рутберг. Это была особая акция театра Вахтангова и Малого театра Вильнюса. Преемственность поколений была соблюдена, мы приняли у них эстафету. Все прошло очень трогательно. Это говорит о том, что хотя общее геополитическое пространство разрушено, единое культурное пространство осталось. В нашем театральном пространстве мы поклонились литовским актерам, они – нам.

— Сейчас – минутка антирекламы. Все в один голос говорят, что в кино спектакли проигрывают. Вы тоже так думаете?

— Все зависит от технологии съемки. Сейчас на больших экранах существует культура записи и показа спектаклей. Я как-то в Воронеже попал на спектакль “Франкенштейн” Лондонского Национального театра с Бенедиктом Камбербэтчем. Удивительная постановка! Я случайно зашел в зал и завис. Смотрел, открыв рот. Вот вам пример, когда в кино передается атмосфера живого присутствия. Так что все зависит от того, насколько режиссер киноверсии понимает, что он делает, и насколько он совпадает с постановщиком театральным.

— Вы играете три главные роли в трех спектаклях Туминаса. Кроме Шмуле, это Онегин в инсценировке пушкинского романа и Миллер в “Фальшивой монете” – недавней премьере театра. Что отличает режиссерский почерк Туминаса?

— Мало кто из театральных режиссеров действительно может владеть большой сценой. Туминас – может! Он всегда работает командой, со своими, как я их называю, “подельниками”: сценографом Адомасом Яцовскисом и композитором Фаустасом Латенасом. Художники по костюмам могут меняться, но эти два человека остаются неизменными. Поэтому у спектаклей Туминаса всегда есть свой почерк. Его спектакли я всегда отличу от других. Он никогда не навязывается публике, никогда не заигрывает с ней. Начало его спектаклей всегда очень спокойное, образное. Это делается для того, чтобы зритель мог войти в другую систему координат после улицы и своих забот. Ничего лишнего на сцене нет, а все, что есть, используется по назначению. Актеры у Туминаса существуют вместе и в то же время автономно. У каждого есть своя тема, и эти темы режиссер точно разрабатывает. Актеры свободны, уверенны, крепко стоят на ногах. Все эти компоненты делают Туминаса великим режиссером.

— Он больше рассказывает о роли или показывает, как ее играть?

— В работе с актерами он не использует слова, реплики никогда не репетирует. Надо очень внимательно смотреть, как меняются его глаза, пластика, интонация голоса, когда он пытается объяснить тебе, что происходит с героем. Внутреннее изменение, которое происходит с ним, ты начинаешь, переварив, присваивать себе. А дальше начинается самое интересное. Знаете, как художник наносит первые грубые краски на холст, а потом, по ходу дела, кисточкой прорабатывает тонкие нюансы, мизансцены, повороты головы… Получается некое соединение, которое составляет магию театра. Римас Туминас – это и есть магия театра.

— Он принимает ваши идеи или настаивает на своих?

— Он всегда находится в диалоге с актером, слушает его. Даже если актер не принимает сразу того или иного решения, Римас пытается найти иные пути, подходы, формы объяснения. Резкого отказа нет. Можем попробовать, можем подумать… Но если он уверен в чем-то окончательно и бесповоротно, то ведет тебя туда. В “Онегина” я входил. Это был готовый спектакль, два года его играли. Когда я получил предложение, моим первым вопросом было: “Зачем?” Я сказал Римасу, что просто не смогу войти в готовый рисунок спектакля, что у меня есть своя, несколько иная версия того, что происходит. Римас ответил: “Да, мне нужна редакция. Будем делать редакцию”. Получился спектакль с двумя редакциями двух исполнителей. То же самое с “Улыбнись нам, Господи”. Есть другая редакция с Князевым и Маковецким. Никогда наши составы не пересекались.

— Каково это – видеть вашего героя в исполнении другого актера?

— Мой мастер Евгений Александрович Евстигнеев всегда делал два состава. Он воспитывал в нас творческое взаимопонимание и умение смотреть на партнера – исполнителя роли твоего героя – чуть отстраненными глазами, ставить себя на его место, понимать, где ошибки по ритму, где реакции, несвойственные этому персонажу. Я со времен студенчества так воспитан. Для меня абсолютно никаких вопросов не возникает. К тому же я часто снимаюсь в кино. Бывают, идешь к партнеру, кидаешься ему в ноги и просишь поменяться. В одном составе это невозможно. Так что к двум составам я отношусь с радостью.

— Все привыкли классифицировать актеров по амплуа. Комик, трагик, характерный актер… Глядя на вас, мне кажется, вы – актер без амплуа. Вы ведь готовы играть и лирических героев, и мерзавцев?

— Я – актер темы. Закончив институт, я не мечтал сыграть никакого конкретного персонажа. Ни Лира, ни Гамлета, ни Астрова. Я всегда хотел участвовать в тех спектаклях, в которых герой испытывает то же “бремя страстей человеческих”, что испытываю я. Если есть тема, которая соответствует моим представлениям о жизни, во мне мгновенно все откликается и я берусь, не глядя, за работу. А дальше – уже не важно, кто мой герой: человек в форме или с дирижерской палочкой, или в рясе католического священника, или с кипой на голове…

— Есть персонажи, которых вы никогда не сыграете?

— Приведу пример из кино. Я все чаше понимаю, что кинематограф становится и политическим оружием, и дешевым пиаром… Вариаций много, но чистого искусства кинематограф из себя не представляет. Есть вещи, в которых я играть отказываюсь. Скоро выйдет фильм “Курск”. Мне предлагали в нем играть. Я сказал европейскому агенту, что это слишком болезненная тема для нас, русских. Я помню лица вдов, молодых женщин, детей. Это действительно была огромная трагедия для страны. Я сказал, что даже не буду читать сценарий. Не хочу. Может быть, я неправ… Мне предлагали играть роль российского разведчика в фильме Спилберга “Шпионский мост”, но не дали прочитать сценарий. Только текст роли. Я отказался. В итоге Михаил Горевой замечательно сыграл того персонажа, а мне осталось только посожалеть…

— Возвращаясь к театру. Известно высказывание Фаины Раневской: “Я переспала со многими театрами, но удовольствия так и не получила”. Глядя на список театров, в которых вы работали, создается впечатление, что вы тоже удовольствия от них не получали. Театр Пушкина, театр на Малой Бронной, театр Гоголя, МХТ имени Чехова, театр “Детектив”… Ни в одном из них вы не задерживались. Почему? Не было ролей?

— Становилось скучно. (Раневская еще хорошо сказала, что всю жизнь искала чистое искусство и нашла его в Третьяковской галерее.) Театр – это коллектив самолюбивых людей с присущим ему интригами, рутинностью работы, монотонностью существования. Каждый раз, когда я попадал в такую ситуацию и получал предложение в другом месте, уходил. Первый раз было трудно, потом привык. Попав в театр Вахтангова, могу сказать, что нашел своего режиссера. Я получаю удовольствие от процесса общения с Римасом. От процесса – не от результата! Большое счастье – найти режиссера, который видит актера по-разному, который в привычной системе координат предлагает неожиданные ходы, которым хочется каждый раз удивляться.

— Ваша жизнь в Вахтанговском театре началась в 2011 году, когда вы сыграли Антипу Зыкова в спектакле Владимира Иванова “Люди как люди” по пьесе Горького “Зыковы”. В 2012 году вы сыграли у того же Иванова в роли Дэвида в спектакле “Обычное дело” по пьесе Рэя Куни. Почему вы не сразу вошли в труппу театра?

— После “Зыковых” у меня состоялся разговор с директором театра Кириллом Кроком и худруком Римасом Туминасом. Они предложили мне войти в труппу. Я сказал, что с огромным уважением отношусь к театру, но не вижу никакого смысла просто становиться членом труппы. Повода нет. Потом появилась идея спектакля “Улыбнись нам, Господи” и предложение, от которого было невозможно отказаться. С этого спектакля началась моя полноценная жизнь в Вахтанговском театре.

— Как вас принял театр? Вы ведь из школы-студии МХАТ, а у вахтанговцев, как мне кажется, чувствуется некое настороженное отношение к “пришельцам”…

— В театре прекрасно работают выпускники разных театральных школ. Секрет тут один. Вахтанговский – единственный театр, в котором сохранилась преемственность поколений. В театре долгое время шел великолепный спектакль “Пристань”, где нашлось место всем. Ко времени, когда я пришел в театр, я уже не совершал ошибок, свойственных молодости, а был максимально тактичен к людям, прошедшим в театре путь от детских спектаклей и массовки к главным ролям.

— Я достаточно хорошо знаю вахтанговских актеров. Все они абсолютно сконцентрированы на театре и своих театральных работах. С вами, как мне кажется, не так. Вы много снимаетесь в кино, продюсируете, играете на стороне. Какое место в вашей жизни вы отводите театру?

— Театр все равно стоит у меня на первом месте. Я в первую очередь выполняю обязанности артиста Вахтанговского театра. Когда мы выпускаем спектакль, я исчезаю для всех. Когда мы выпускали “Фальшивую ноту” с Геннадием Викторовичем Хазановым, утром 20 августа я сказал, что меня ни для кого нет. Никаких звонков, никаких встреч – с утра до вечера я был в театре, до премьеры 15 сентября. Я ценю светлый период театрального существования в моей жизни. Сколько он продлится, не знаю, но не хочу, чтобы он закончился.

— Я от души желаю, чтобы этот период продолжался еще очень долго. А на будущий сезон у вас есть какие-то планы?

— Пока нет. Наш худрук объявил о “Войне и мире”. Как всегда, в таких больших произведениях роль должна найти актера. Римас будет проводить читки. Буду ли я занят, не знаю. А ближайшая премьера театра – спектакль итальянского режиссера Луки де Фуско по пьесе Эдуардо де Филипо “Суббота, воскресенье, понедельник” с Ириной Петровной Купченко и Евгением Князевым. (Премьера спектакля состоялась 25 января. – Прим. автора.)

— В вашем театре огромная концентрация талантов! Как уживаются в нем две такие яркие индивидуальности, как Римас Туминас и Юрий Бутусов? Один – худрук, другой – главреж. У каждого – свой стиль, свой театральный язык…

— Об этом лучше спросить самих режиссеров. Римас, как человек большой души, протянул руку коллеге после того, как у того случился ряд неприятностей в Санкт-Петербурге. Коллеге, который поставил в нашем театре талантливый “Бег” по Булгакову. Зная тактичность Бутусова – человека, дистанцирующегося от любых козней, склок и сплетен, – я думаю, что это сосуществование будет взаимополезным. Театр от этого только выиграет.

— В прошлом году на экраны России вышел фильм “Вечная жизнь Александра Христофорова”. Вы написали в фейсбуке: “Это – один из самых личных фильмов за всю мою актерскую и продюсерскую карьеру”. Расскажите, пожалуйста, о фильме и вашей роли.

— “Вечная жизнь Александра Христофорова” – размышление о жизни в придуманном нами комедийном жанре. Конечно, мы лукавим. Это философская комедия, комедия-притча с очень простым посылом: в жизни самое главное – любить и быть любимым! Это значит – быть востребованным, быть нужным. Тогда жизнь обретает совершенно иной смысл, она поворачивается, как избушка на курьих ножках, правильной к нам стороной. А если мы ее насилуем, то она иногда отворачивается от нас и становится совершенно невыносимой. Это история о том, как человек, не знающий сомнений, трансформируется в личность, которая должна сказать: “Я прощаю тебя”. Он начинает со слов “Я прощаю тебя, козел”, а потом все-таки присваивает эту фразу, и жизнь дает ему совершенно необыкновенные подарки. Легкая история, начинающаяся смехом и самоиронией, а заканчивающаяся светлыми слезами и желанием жить. Кино хорошего настроения. Мне кажется, фильм получился. Я очень рад результату.

— Как вы считаете, фильм будет интересен в других странах?

— Надеюсь. Картина побывала на нескольких европейских кинофестивалях, и я могу сказать, что, например, французские зрители смеются в тех же местах, что и российские.

— Еще одна ваша недавняя работа – спектакль “Онегин-Блюз” с Игорем Бутманом. С одной стороны – Онегин на драматической сцене, с другой – Онегин в джазовом варианте. Как получился этот спектакль?

— Я знаком с Игорем давно. Лет шесть назад на какой-то вечеринке я ему напомнил, как он с Казаковым делал спектакль по Бродскому. Казаков читал стихи, Бутман исполнял музыкальные композиции. Я ему сказал, что Онегин – это его саксофон. Слово за слово, стали думать, искать… В результате получился спектакль со скрипичным квартетом, ансамблем Игоря и тенором из Геликон-оперы. Это некая фантазия, которая хорошо принимается зрителями. Я услышал много комплиментов. Беда в одном – как свести по графику Игоря и меня. Я сочувствую продюсеру Лене Роберману, который вложился в этот проект. Мы играем один раз в месяц, больше не получается. Спектакль существует, и я его люблю. Я “Онегина” обожаю еще со времен института. Мой педагог Виктор Карлович Монюков знал этот роман наизусть и передал мне свою любовь. “Онегин-Блюз” дополнил версию Туминаса, и спектакль Римаса стал мне понятнее. Это – версия человека мертвого, без любви. Свежий взгляд, свежий глоток воздуха.

— Спектакль Бутмана и Казакова “Дуэт для голоса и саксофона” был на гастролях в Нью-Йорке и Чикаго. Может быть, мы увидим и “Онегин-Блюз”?

— Я бы очень этого хотел. “Онегина” Туминаса мы играли по четыре спектакля в Нью-Йорке и Бостоне. Везде был аншлаг. А в Чикаго я был в начале 2008 года с фильмом “Отец”. Помню озеро Мичиган и джазовый клуб, который любил Аль Капоне. А еще у меня студент из Чикаго. Он снимался в сериале “Интерны”. Так что с Чикаго меня кое-что связывает…

Nota bene! В “большом” Чикаго показ киноверсии спектакля ”Улыбнись нам, Господи” состоится 17 февраля в 1.00 pm в кинотеатре “Regal Lincolnshire” по адресу: 300 Parkway Drive, Lincolnshire, IL 60069. Билеты – на сайте https://shop.regmovies.com/Ticketing. Все новости о проекте “Stage Russia HD” – на сайте http://www.stagerussia.com.